24 часа - Грег Айлс

– Выбирай: либо поможешь спасти девочку, либо почувствуешь вкус смерти.

Ресницы затрепетали, из уголков глаз слезы текли прямо в уши.

– Я не наю! – хрипела через носок Шерил. – Кнусь, не наю!

– Что-то же знаешь…

Девушка закачала головой.

Пришлось нажать на поршень.

– Юди! – кричала Шерил. – Оагите!

Крик будто застыл в горле. Веки задрожали, но слишком часто, так в сознательном состоянии не бывает. Руки взлетели к груди, а в следующую секунду тело стало неподвижным, как бревно: сигналы, посылаемые мышечным волокнам, превратились в бестолковый дождь биоэлектрических потенциалов. Уилл почувствовал запах фекалий – обычное дело при использовании анектина. До боли знакомая ситуация, только обстоятельства иные: нечто подобное Дженнингс наблюдал у мышей, свиней, макак-резусов и человека разумного, но всегда в лабораторных условиях. В глазах Шерил застыл безотчетный страх.

Дженнингс вытащил кляп, слез с девушки и устроился рядом.

– Понимаю, тебе плохо и, наверное, страшно. Совсем как Эбби сейчас…

Шерил лежала неподвижно, словно ангел на могиле. Ангел с умоляющим взором.

– Буду вводить анектин, пока не скажешь, где моя девочка, так что чем скорее признаешься, тем лучше.

Лицо Шерил посерело, и Уилл проверил ногти: цианоз еще не начался. Гипоксия делает свое дело, еще немного, и она потеряет сознание. Пока доставал из чемоданчика рестораз, кожа девушки стала синюшной. Наполнять газовый шприц нет времени, поэтому он набрал пятьдесят миллиграммов в обычный и ввел в локтевую вену. Через двадцать секунд веки задрожали. Шерил взмахнула ресницами, и из глаз снова потекли слезы.

– Извини, я не хотел, – проговорил Уилл. – Ты меня заставила, и Джо тоже. – Похлопав по плечу, он вытер девушке слезы. – Понимаю, второго раза не хочется, так что поговори со мной!

– У-у… ублюдок, – пробормотала блондинка. – Обделаться меня заставил… Ты еще хуже, чем Джои! Хуже, чем любой из них!

– Где Эбби, Шерил?

– Говорю же: понятия не имею!

– Ты знаешь больше, чем говоришь. Иначе быть не может, вы же пять раз эту операцию проводили. Где сейчас пикап? И где ты должна передать Джо деньги?

– В мотеле, – нехотя призналась она. – Около Брукхейвена.

Брукхейвен минутах в пятидесяти езды на юг от Джексона.

– Вот видишь, что-то новенькое! Для начала неплохо! Продолжай в таком же духе…

– Это все…

– Нет, уверен, что не все! Например, как называется мотель?

– "Тихий уголок"… Пожалуйста, не делай так больше, прошу тебя!

Нельзя, нельзя ее жалеть! Надо же: голос, как у ребенка, как у маленькой девочки, взывающей к совести мучителя. Кто знает, может, в эту самую минуту точно так же молит о пощаде Эбби. Отчасти в дочкиных страданиях виновата Шерил. Перед глазами встала картинка: мужчина, притаившийся в аэропорту, ожидая, когда приземлится самолет и заместители шерифа выведут подсудимого. Вот он подходит к таксофону и, якобы собираясь звонить, достает из кармана пистолет. Тот самый, что целых двадцать лет хранился в ящике письменного стола, пока его не достали, чтобы убить зверя, который надругался над маленьким мальчиком. Смог бы Уилл убить из мести или нет – неизвестно. Для того чтобы предотвратить убийство, точно смог бы. Значит, сможет и пытать ради спасения дочери.

С бессердечием нацистского врача Дженнингс снова затолкал носки в рот Шерил и вколол семьдесят миллиграммов анектина. Он смотрел прямо в глаза, когда лицо девушки стало конвульсивно дергаться, а мышцы превратились в камень. Отражающийся в прозрачной голубизне ужас на миллионы лет древнее человеческого сознания. Ощущение такое, будто с расстояния полуметра наблюдаешь, как тонет человек. Уилл наполнил шприц ресторазом, а животный страх Шерил достиг пикового порога и начал понемногу угасать: мозговым клеткам не хватало кислорода. Кожа посинела, он ввел лекарство в локтевую вену, и через двадцать секунд девушка вышла из паралича.

– Где Эбби? Где она сейчас?

Шерил колотила дрожь, но она попыталась что-то сказать, и Уилл тут же вытащил кляп.

– В-в-воды!

Смочив в раковине чистое полотенце, Уилл выжал ей в рот несколько капель:

– Осторожно…

– Еще! – сильно кашляя, взмолилась Шерил.

Он снова выжал несколько капель.

Грудь Шерил сотрясали рыдания: она заглянула в ад, который довелось видеть лишь немногим, и чуть не осталась там навсегда.

– Джои убьет, если что-нибудь скажу!

– До него пятьсот километров, а я вот он, здесь. Выясню, где Эбби, тут же уберу шприц и дам денег, чтобы ты смогла начать новую жизнь. Поедешь куда захочется!

– Ты кое-что забыл, док. Скоро перезвонит Джои, и, стоит мне пожаловаться, девочку убьют. После того, что ты сделал, так и подмывает!

Ни один мускул не дрогнул на лице Уилла.

– Ты не хочешь убивать Эбби. Я это почувствовал, когда ты говорила о детях. Ну, о том, что не можешь их иметь…

Шерил отвела взгляд.

– И сама умирать не хочешь. Но если убьешь Эбби, по-другому не получится, так что выбирай… Одно дело говорить о смерти или заигрывать с ней во время жуткой депрессии, а ты видела ее лицо, оно ужасно, правда?

Она зажмурилась.

– Думаешь, раз в прошлые разы дети выживали, то и с Эбби ничего не случится? Ошибаешься! Наш случай особенный, Карен выяснила, в чем дело, потому и послала сообщение. Так объясни, Шерил, что особенного в этой операции?

– Ничего.

Взяв за подбородок, Дженнингс повернул ее лицо к себе.

– Открой глаза и скажи, что особенного в этой операции. Не заставляй делать еще один укол. Предупреждаю: чем выше доза, тем опаснее…

Девушка открыла глаза, и Уилл с удивлением обнаружил: они не васильково-голубые, как можно было ожидать по цвету волос, а холодные, серовато-синие.

– Ну же, говори!

– Ты убил мать Джои.

– Что? – вырвалось у доктора.

– В прошлом году мать Джои умерла во время операции, и хирург сказал, что виноват ты. Мол, не уделил достаточно внимания, даже в операционной не присутствовал…

– Что?! – Дженнингс силился воскресить в памяти прошлогодние операции: некоторые вспоминались отчетливо, другие – как сквозь густую мглу. Ежегодно через его руки проходило около восьмисот пятидесяти больных, но смертельные случаи он не забывал. – Ее фамилия Хики?

– Нет, Симпкинс, по второму мужу.

– Симпкинс… Симпкинс…

– Джои был уверен, что ты не вспомнишь. Для тебя это ерунда, для него – огромная трагедия.

– Вспомнил! Тот случай с ГКТ!