Ящер - Эрик Гарсия

Пока я вещаю, на лице Гленды появляется улыбка.

— Винсент Рубио, — говорит она, — рада снова видеть тебя.

Недорого стоит развязать рот привратникам, особенно если те недолюбливают обитателей дома. Чет, парень, работающий в вечернюю смену по домашнему адресу Джудит Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, с удовольствием рассказывает мне, где отыскать миссис, сразу после того, как пятерка находит дорогу в его карман.

— Она на благотворительном балу в «Четырех временах года», милосердная наша, — сообщает привратник, пряча за улыбкой неприязнь к Макбрайд. А затем, все с той же раздраженной ухмылкой добавляет: — Да эта сучка ни хрена не поймет в милосердии, хоть ей в глотку его затолкай.

Я покидаю Чета, возвращаюсь в такси и прошу шофера побыстрее отчаливать.

«Четыре времени года» — отель весьма элегантный, если вам по душе такого рода заведения. Лично я — человек «Плазы». Мы с Глендой, одетые слишком скромно и для отеля, и для праздника, бродим по роскошным коридорам в поисках нужного зала. В конце концов мы сдаемся и обращаемся за помощью к консьержу, ни дружелюбием, ни обходительностью не сравнимому с Альфонсом, хоть он и направляет нас в нужное место.

«Маскарад для детей» — возвещает огромное полотнище, гордо реющее над входом. За величественными золочеными двойными дверями в четырнадцать футов высотой я слышу громко и чисто свингующий в бесшабашном трехчетвертном такте оркестр: барабаны, трубы, тромбоны. В коридоре эхом отдается приглушенный голос, напевающий о девяноста девяти женщинах, которых он любил на протяжении своей жизни.

— Приотстань, когда мы войдем, — говорю я. — Я поговорю с Джудит, а ты…

— А я сопру какой-нибудь жратвы.

Я хватаюсь за ручку одной створки, Гленда за ручку другой. Тянем.

И на нас ударной волной обрушивается звук; музыкальный вихрь подхватывает нас и отбрасывает в распахнутый дверной проем. Оркестр, толпа, невероятный шум на мгновение спутывают мои мысли, и я способен только пялиться на все это. Три сотни, четыре сотни, пять, тысяча? Сколько здесь смешалось существ? Сколько бы ни было, немалую их часть составляют дины, ибо когда спадает волна звуков, меня заливает вторая — ароматическая, и, наряду с запахами пота и алкоголя, я различаю ароматы сосен и утра и всевозможных трав. Гленда приходит в себя и бредет по залу в поисках закусок. Я направляюсь в другую сторону, оглядывая кутил и пытаясь засечь любые знакомые черты, запахи или звуки.

Костюмы здесь поинтересней, чем в «Червоточине» — у этого народа есть бабки на всю эту канитель, — я просто диву даюсь, до чего замысловаты и мастерски сшиты некоторые из одеяний. Женщина, чье дыхание настолько сдобрено ромом, что я чую его за тридцать ярдов, приближается ко мне вихляющей походкой и утонченно рыгает прямо в лицо. Она наряжена чем-то вроде большого письменного стола с двумя ящиками в районе живота и столешницей под самым подбородком, которую она поддерживает руками. Ко дну одного из ящиков приклеена Библия, а к столешнице очки.

— Угадай, кто я! — вопит она мне в самое ухо.

— Я не знаю.

— Что? — взвизгивает женщина.

Я повышаю голос:

— Я сказал, что не знаю!

— Я — роман на одну ночь! Понял? Роман — книга в гостиничной тумбочке! Роман — любовь на одну ночь! Я — роман на одну ночь!

Если ее отпихнуть, она грохнется и поднимет шум, поэтому я просто извиняюсь и в просвет между двумя пончиками ввинчиваюсь в толпу. Окружающие носороги бодают меня в бок, и я кручусь в поисках лазейки. Но тут же попадаю в общество инопланетян с черными глазищами, застывшими и угрожающими. Они тянут ко мне длинные тонкие руки со стаканами джин-тоника. С другой стороны — пререкаются, кувыркаются, валятся на пол Эбот и Костелло;[9]Никсон, жалко и высокопарно убеждающий Эйба Линкольна в своей честности; свинья-копилка, набитая долларами…

И Карнотавр. Настоящий, истинный, неподдельный Карнотавр собственной персоной. Весь остальной зал меркнет, будто проваливаясь в некую визуальную пропасть, ибо все огни поворачиваются и упираются в дина, болтающего в отдалении с Мэрилин Монро. Моя первая мысль, что в угаре Хэллоуина кто-то забыл натянуть оболочку, подобно тому как дети, облаченные в человеческую кожу, порой забывают об одежде и голыми выбегают на улицу, тряся на ветру человечьим срамом.

Мои ноги сами собой пересекают зал, и, оказавшись в трех футах от дина, я чувствую его запах — запах апельсинов, запах хлора — ее запах — запах Джудит Макбрайд. Необлаченной и непринужденно болтающей, как будто так в этом мире и положено. Я вполне способен понять непреодолимое влечение, всепоглощающую необходимость освободиться от корсетов, зажимов и ремешков, но не здесь, не сейчас, не перед млекопитающими. Нимало не задумываясь о приличиях и последствиях, я кидаюсь к Джудит и хватаю ее за локоть мускулистой конечности Карнотавра.

— Она сейчас вернется, — объясняю я изумленной Мэрилин, которая, при ближайшем рассмотрении, скорее Марвин, и тащу Джудит в укромный угол, где можно высказать ей все без обиняков. — Что, черт возьми, вы себе позволяете, появляясь в таком виде? Вы что, не в своем уме?

Растерянная Джудит отвечает:

— Кажется, на этот раз, мистер Рубио, придется вас вышвырнуть. — Она поднимает руку — переднюю лапу — в сторону невидимого отсюда охранника, но я на полпути перехватываю ее конечность, сжав пальцы своим кунфуистским захватом.

— Вы не можете… это… это нарушение из нарушений… невероятное… выйти без облачения…

— Сегодня Хэллоуин.

— Плевать на праздник, вы не имеете права рисковать безопасностью только потому, что некоторые млекопитающие строят из себя идиотов.

— Уверяю вас, я ничем не рискую.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду…

— Но вы не слушаете меня. Это Хэллоуин. Это — просто — костюм. Костюм динозавра. Не более того.

Разжав пальцы, я отпускаю когтистую лапу.

— Этого не может быть. Рот… он движется, когда вы говорите. Все в точности, как… зубы… язык…

Джудит смеется, и костюм Карнотавра покачивается вверх-вниз:

— Я потратила на этот костюм больше, чем вы, возможно, на все свое жилище, мистер Рубио. Надеюсь, вышло реалистично. А что до его возможностей… ну, вам лучше знать.

— Так вы… нарядились?

— Я вас уверяю… я клянусь вам… что надетое на мне — просто костюм динозавра.

Я понижаю голос, хотя здесь и сейчас никто ничему бы не удивился, даже подслушай он ненароком:

— Так вы, выходит, дин, облачившийся человеком, облачившимся дином.

— Что-то вроде этого, — кивает она и в доказательство осторожно отгибает шкуру на поясе, где теперь я замечаю шов. Действительно, там видна бледная плоть «натурального» цвета человеческой оболочки миссис Макбрайд.