Как на ладони - Алисия Эриан

казалось, что если он будет со мной нежен, это докажет раз и навсегда, что он не насильник. Что в тот день, когда он просунул в меня пальцы, он просто очень на меня разозлился.

Мама прислала папе письмо, в котором сообщила, что прочитала об отмене запуска в газете. Наверное, вы с Тэной очень расстроились, писала она. К письму она приложила фотографию, на которой снялась вместе с Ричардом, своим новым бойфрендом, на празднике маринованных огурцов. Ричард оказался негром. Наверное, поэтому она передумала насчет меня и Томаса.

— Эта женщина — самая невероятная ханжа на свете, — заявил папа, демонстрируя мне фотографию. Затем смял ее и выбросил в ведро.

Как только он ушел на кухню, я вытащила фото обратно. Насчет японцев моя мама не лукавила. На заднем плане снимка ими все просто кишело.

Я взяла фотографию в школу и показала ее Томасу. Он рассмеялся и сказал:

— Ну, это просто что-то с чем-то!

Я согласилась и на протяжении всего дня, встречая его в коридоре, видела, как он трясет головой и улыбается. Хотя они с Ричардом оба были негры, мне показалось, что Томас уверен: начав встречаться с Ричардом, моя мама совершила что-то ужасное для моей семьи. И его это радовало.

Скоро папа начал звать нового бойфренда мамы Колином Пауэллом. Он выдавал фразочки вроде: “Может, твоя мама выйдет за Колина Пауэлла” или: “Наверное, твоя мама и Колин Пауэлл просто обожают огурцы”. Я думала, что он и Томаса начнет так звать, но о Томасе мы говорили не так уж часто.

С того дня в доме Томаса мы с ним больше не занимались сексом. Он сказал, что не хочет со мной спать, пока я не расскажу ему, почему я не девственница. Когда я ответила, что говорю ему правду, он заявил, что не верит мне.

— Вот ведь козел, — возмутилась Дениз, когда я ей все рассказала.

— Да, — вздохнула я, хотя на самом-то деле он был прав — ведь я ему врала.

— Да кому он вообще нужен?

Я пожала плечами. Вообще-то я не возражала бы заняться с Томасом сексом. Я понимала: он думает, что теперь может меня шантажировать, и мне это безумно нравилось. Сначала мне было все равно, но когда до меня дошло, как именно он все это себе представляет, ну, верит, что лишает меня чего-то такого, чего мне до смерти хочется, я стала ему подыгрывать. Я стала совсем как девушки из “Плейбоя”, которые просто обожают секс. Иногда я прямо-таки умоляла его, говорила, ну пожалуйста, но он оставался тверд — пока не скажу правду, никакого секса. А потом я шла домой и кончала от мысли, как же я люблю секс и не могу его получить.

Школьная газета с моим интервью вышла уже после окончания войны, так что некоторые вопросы там явно устарели. Но все равно, мое имя напечатали в газете, и я жутко гордилась.

— Это еще что за хрен? — спросил Томас, открывая газету за обедом.

— Мой сосед.

— Что, папаша того парнишки? Ты брала у него интервью?

— Он резервист, — попыталась объяснить я. — А я как раз о них и хотела написать.

— Могла бы написать о чем-нибудь еще, — пробурчал Томас.

— Я — военный корреспондент в нашей газете.

— Нет. Военные корреспонденты на войне. А ты — в Техасе, — заявил он.

— Мне нужно было взять интервью у человека, который готовился идти на войну.

Томас разглядывал фотографию мистера Вуозо в форме.

— Выглядит точь-в-точь как его придурочный сынок.

— Я знаю.

— Ненавижу этого мальчишку.

Дениз моя статья понравилась. Она сказала, что, если бы мистера Вуозо призвали, я могла бы хранить ее как воспоминание о временах, когда мы были вместе. Правда, реакция мистера Джоффри на ее гороскоп Дениз расстроила. Она принесла ему газету и попросила прочитать секцию гороскопа, но он отмахнулся и сказал, что не верит в астрологию.

Я не отнесла мистеру Вуозо его экземпляр, но у Зака оказался друг, брат которого учился в средней школе, и он-то и притащил Заку номер газеты. Тот показал ее отцу, и как-то вечером мистер Вуозо явился ко мне для разговора.

— Я никогда такого не говорил, — сказал он, стоя в холле и тыкая пальцем в последнюю строчку в интервью, которая так понравилась нашему редактору Чарльзу. — Я бы такого ни за что в жизни не сказал.

Я не знала, что ему ответить. Я-то надеялась, ему понравится, что я вложила в его уста такие мужественные слова.

— Это какой-то бред, — заявил он, похлопывая по газете рукой. — Иди и принеси мне кассету. Я хочу ее послушать.

— Я не могу.

— Это почему это?

— Папа у меня ее забрал, — призналась я.

— Что?

— Он взбесился, что я взяла интервью у вас, и забрал кассету. Поэтому мне и пришлось все выдумывать.

Я думала, он пожалеет меня, ведь папа так грубо со мной обошелся, но ошиблась.

— Я просто в ярости, — сказал он. — Я представляю войска США, и ни один военный никогда не ляпнул бы ничего подобного.

— Извините.

— Извините? — переспросил он. — Ты что, думаешь, что все это детские игрушки?

— Я не знаю.

— Зато я знаю — это далеко не игрушки.

— Я уверена, что никто в армии не прочитает эту статью, — попыталась я его утешить.

— Откуда тебе знать? — спросил он. — Наверняка в этой школе у многих детей родители служат. Господи… Ты же выставила меня круглым идиотом!

— Я старалась вспомнить все ваши слова.

Он взглянул на меня.

— Память у тебя дерьмовая, ты в курсе? Даже не смей со мной теперь разговаривать, — заявил мистер Вуозо. — Не смей приходить ко мне в дом, вообще ко мне не подходи. Оставь меня в покое.

— Почему? — Я начала плакать.

— Потому что ты очень глупая маленькая девочка, — ответил он и ушел.

Я не знала, что мне делать. Я долго-долго стояла на одном месте, потом села на диван. Мистер Вуозо больше не будет со мной милым. И он больше не будет жалеть о том, что надо мной сделал. Вместо этого он хочет, чтобы я жалела о том, что сделала. Но ведь он поступил со мной гораздо хуже! Несправедливо. Согласно книжке, я все еще могла донести на него, у меня в запасе было целых три года, но я понимала, что все равно это бессмысленно. Он только еще больше разозлится.

Папа должен был прийти домой еще не скоро. Мистер Вуозо, конечно, велел мне оставить его в покое, но я не смогла удержаться и пошла к нему