Последнее лето ярла Ульфа - Александр Владимирович Мазин

я. — Стрелки вас прикроют. Мясо для собак взял?

— Ябирь взял.

— Хорошо. Уговор не забыл?

— Нет.

Сердится. Это потому что я предупредил: тотальной резни не будет. Только мужчины и только те, кто выше двух локтей.

Возможно, я неправ. Возможно, участь мальчишек без поддержки мужчин будет похуже, чем быстрая смерть. Но вряд ли. Это же не весь род. Это племенная верхушка. Разберутся как-нибудь меж своими.

Не о том думаю. Надо думать о бое, а не о времени после победы. Расслабился. Но это потому, что я не вижу проигрышных вариантов. Даже если подоспеет какой-нибудь дежурный отряд из основной крепости, мы и с ним справимся. И уйдем точно раньше, чем в дело вступит черниговская дружина.

Пустяковая операция. Сотни хирдманов — выше крыши. Однако Рюрик Измору этой сотни не дал. Политик, блин. Человек, даже человек полезный, для него не брат по палубе, а инструмент.

— Не торопись, — я перехватил скользнувшего мимо Медвежонка. — Стег сам ворота откроет. И пожалуйста…

— Помню я, не нуди, — проворчал брат.

Главная проблема берсерка — не озвереть без необходимости.

Залаяли псы и сразу умолкли. Не брать еду у чужих здесь собак мало кто учит. Наоборот, кто кормит, тот и свой. Стег и его дружки перебрались через частокол. Ни грозного рычания на подворье, ни звуков спущенных тетив рядом я не услышал. Удивительная беспечность для здешних краев.

— Открывают, — сказал Медвежонок. — Я иду?

— Давай.

Свартхёвди взлаял визгливо, по-лисьи (сигнал), и замерший в низком старте хирд рванул вперед. Причем не толпой, а согласно отработанной тактике. Тяжи, потом дренги, которые на флангах прикрывают стрелков. Привычка. Этой ночью прикрывать без надобности.

Я, как всегда, где-то в серединке. Потому что бегаю хуже прочих большинства. Особенно в доспехах.

Хирд втек в раскрытые ворота, и бойцы тут же распределились. Опять-таки согласно тактике. Хускарлы — в дом, дренги — проверка хозяйственных помещений, стрелки — общее прикрытие.

Разведку мы не проводили, но, по словам Стега, народу в родовом укреплении не так уж много: сотни три. Из которых бойцов от силы полсотни. И, скорее всего, из этой полусотни действительно бойцов — десяток-полтора. Остальные так, ополченцы.

Короткий придушенный вопль и заполошное лошадиное ржание. И тут же мужской рык: «Враги! К оружию!»

А потом звон железа, который перекрыл женский визг. Я отодвинул в сторону кого-то из кирьялов и шагнул к крыльцу. Из-под крыльца на меня зарычали. И только. На таких, как я, псы здесь на нападают. Естественный отбор в действии.

Двери уже снесли. По ту сторону порога — покойник. Густой запах дерьма, крови и мочи. Так пахнет война. Позже добавится еще запах мертвечины, но нас к этому времени здесь уже не будет.

Пахло войной, но это была не война. Резня. Все закончилось минут за десять. Я мечей из ножен так и не вынул. Сопротивления, считай, не было. По-настоящему дрались только сам глава рода, два его сына и еще один умелец. Этот даже ухитрился развалить щит Фридлейва, что вообще-то достижение. Фридлейв до того, как попасть ко мне, был не кем-нибудь, а хускарлом самого Рагнара.

Потерь не было, сколько-нибудь серьезно раненных тоже. Самое существенное повреждение получил Искуси. Его тяпнули за щеку. Причем не собака, а девка, которую юный хускарл решил потискать.

— Ты удовлетворен? — спросил я Стега.

— Да. Теперь я готов отдать тебе свой меч.

— Если ты этого хочешь, — напомнил я.

— Хочу.

— Я, Стрига сын Чесна, принимаю сей обет и обязуюсь чтить тебя, Ульф Вогенсон, ярл и князь мой, выше отца, а вас, други-вои, держать заместо братьев! Слова мои слышат Перун, и Волох, и иные боги! Да будет так!

— Да будет так, — я положил руку на склоненную голову своего нового хускарла. — Отныне ты наш!

— Отныне ты наш! — разом взревели мои герои.

Сегодня уже в четвертый.

Стег. Ябирь. Бысл. И вот теперь последний, Стрига.

Само собой, спутники Стега тоже влились в мой хирд. И сразу стали хускарлами. А Стег — хольдом.

Медвежонок, с которым я на всякий случай посоветовался, мой выбор одобрил.

А вот Диру мой новый хольд категорически не нравился.

— Он моего сотника убил!

— Своего кровника, — уточнил я. — Или ты не знаешь, что с его семьей случилось?

— А ты знаешь, почему его Измором прозвали? — задал встречный вопрос свежеиспеченный князь Любеча.

— За это и прозвали, — предположил я.

— Ха! Он катом у моего брата был. Сам вызвался!

— Зачем такому воину — в палачи?

— Видать, нравится ему. Мне говорили, он и у ромеев тоже…

Ладно. Спасибо. Учтем.

— Это ты, Дир, не видел тех, кому это и впрямь нравится, — ухмыльнулся я. — Рядом с ними Стег — сущий добряк.

Но уточнить стоило.

И я уточнил.

— Так и было, — не стал отпираться Измор. — Не скажу, что люблю, но умею. Твой брат знает.

— Так он говорит, — кивнул Медвежонок. — А что умеет, поглядим при случае. Может, и сам у него чему научусь.

— Дир тебе сказал правду, — сказал Стег. — Но не всю. Убить он меня хотел. Его люди за нами следили. Искали, как бы прибить нас половчее. Гридь ему не простит, если он кровь за кровь не возьмет. Пока я Рюриков был, трогать меня нельзя было. А как стал сам по себе — другое дело.

— Надеюсь, ты не потому моим стал?

Измор засмеялся:

— Дир на меня своих напустить не рискнул бы. У него и так треть от дружины осталась. А мы бы за жизни свои меньше десятка не взяли. Он надеялся — исподтишка. Да зря надеялся. Мы всегда начеку.

— Зря ты с ним задружился, с Диром, — сказал Медвежонок. — Я бы его убил. И городок этот выпотрошил. Дело нехитрое, когда не ждут.

— Потому и не ждут, что старший я, а не ты.

Вот же… неисправимый.

— Добра тебе мало? Куда грузить станешь?

— Так если в этом дело, можно здешние лодки взять! — оживился братец. — Нам же по морю не ходить, только до нашего острова.

— Нет! — отрезал я. — Грабить Любеч мы не станем. Помнишь, как я в наш первый вик в Англии велел добычу в реку выкидывать?

— До сих пор жалею, — проворчал Медвежонок.

— Они тогда от жадности ерунды всякой нахватали. Посуды медной, гвоздей, шкур бараньих, — пояснил я Стегу.

— А чем плоха медная посуда? — удивился тот.

— Тем, что стоит поменьше этого, — я похлопал по тщательно упакованному тюку с византийскими кубками, — а места занимает столько же. Привыкай, хольд. Мои люди с меди не едят. Разве что в походе.

— Я понял, — равнодушно ответил мой новый хольд.

А он, похоже, к богатству безразличен. Необычно, однако.

— Раз мы не станем их грабить, то что тогда здесь делаем? — поинтересовался Медвежонок.

Уж точно не станем ждать, пока черниговские проведают, кто их согражданам встречный геноцид устроил.

— Готовимся, — ответил я. — К тому, чтобы сегодня уйти. Но сначала пообедаем.

* * *

Заря сделала все как велел Бури. Зелья получилось на два раза. Но Заря надеялась, хватит и одного. Перун скажет ей, что надо делать, и она сделает. Что бы он ни попросил — сделает. Для Молниерукого ей ничего не жаль. Кроме родной крови. Но ее бог точно не попросит. Вся ее родня — его воины. Нынешние или будущие. Не станет же он жертвовать