Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу

— Ты веришь, что мы когда-нибудь вернемся?

Это Фарос спрашивал меня, а я не знал что ответить. Генерал Мену принял командование над экспедицией, и мы словно очутились между Сциллой и Харибдой. Мену не был солдатом — не той закалки, что Клебер, и когда ему советовали вступить в переговоры с англичанами, он думал только об управлении Египтом. Тогда мы еще могли воспользоваться своей победой и обеспечить себе почетный отъезд, но генерал Мену цеплялся за Египет изо всех сил. Он ссылался на распоряжение Бонапарта: держаться. Но это распоряжение было адресовано Клеберу, человеку сильному и блестящему солдату! Да и чем держаться? Мы без оружия, без подкреплений, армия осиротела во второй раз. Брошенная своим главнокомандующим, которого она боготворила, и лишенная своего лучшего стратега, экспедиции ничего не оставалось — только вести переговоры… Генерал же Мену предпочитал рассуждать об организации Египта, который считал своей колонией. Кроме того, думаю, он и не хотел возвращаться во Францию, где, поговаривали, его ждали одни кредиторы. Во Францию его не тянуло. Здесь же, напротив, Египет открыл ему свое сердце. Мену женился на местной женщине и принял ислам. У них родился сын, которого назвали Сулейманом. Немногие простили ему то, что для сына он выбрал имя убийцы генерала Клебера… Жака-Франсуа Мену, которого стали звать Абдаллахом — отступником, не любили ни солдаты, ни ученые. Его упрекали в том, что он вечно всех поучал, постоянно защищал Египет, требовал, чтобы мы любили местных жителей, как своих братьев. Мену ошибался. Он обсуждал строительство новых мануфактур, планировал изменить течение Нила, чтобы увеличить площади пахотных земель, провести реформу налогообложения, но все это были проекты, в сложившейся ситуации решительно неуместные.

Слишком поздно. Бесполезно. Невозможно. Когда его умоляли добиться отмены английской блокады, мешавшей нам вернуться, он отвечал, что убежден: надо сохранить Египет и быть его хозяином. Он сделает все, чтобы закрепиться здесь.

Время шло, и он все больше замыкался в себе. Он замкнул и нас. К туркам и англичанам вернулась надежда. Еще немного — и они станут самыми сильными, а мы — пленниками Египта. Стоило ли попрекать Мену за то, что он не желал понимать противников такого выбора? Ученые поступили по-своему. Например, Институт отказался принимать его в свои ряды. Мену не получил места, которое безоговорочно получили Бонапарт и Клебер.

— Почему вы меня так оскорбляете?

Мену собрал ученых, дабы выслушать их соображения.

Жоллуа, главный оппозиционер, взял слово:

— Институт не нуждается в администраторе. Он не нуждается и в переговорщике, ибо вы уже упустили свой шанс. Институту потребен капитан и крепкий корабль, чтобы прорвать блокаду и вернуться во Францию!

Мену попытался защитить свои планы:

— Вы хотели мира — вы его имеете. Но вам все не так! Каждый день вы меняете свое мнение. Вы напоминаете мне флюгера!

— Зато я не похож на гуся…

Так Жоллуа намекнул на полноту генерала. Присутствующие засмеялись. Мену рассердился:

— Остерегайтесь этого животного. У него отвратительный характер, и он не любит, когда ему переходят дорогу. И не забывайте, что именно гуси спасли Рим!

— А вы, генерал Мену, не забывайте, что Тарпейская скала[146]находится совсем недалеко от Капитолия…

— Замолчите!

— Точно, прекратим гоготать и шипеть, как гуси!.. Вы считаете себя Победоносной армией, даете концерты и балы, а следовало бы срочно заняться организацией возвращения во Францию!

— Мы не оставим Египет! Вы это поняли?

— Глупые решения невозможно понять…

— Вы увлеклись, Жоллуа!

— Как раз напротив… Я сейчас зачахну от бездействия.

— Встряхнитесь! Думайте, пишите, исследуйте Египет.

Он открыл вам далеко не все свои тайны.

— Что нам делать в этом городе, где мы находимся в постоянной опасности с тех пор, как армия совершила здесь свои самые отвратительные преступления?

— Хорошо! Уходите из Каира. Исследуйте Египет! Это приказ.

— Я отсюда не двинусь!

— В таком случае я возьму вас под арест.

Вдруг Жоллуа пошел на попятный и, чувствуя, что зашел слишком далеко, сказал вполне примирительно:

— Я говорю с вами искренне, как это делал бы сын. Вы хотите наказать меня за прямоту, в то время как другие только льстят, чтобы сбить вас с толку…

— Если бы вы были моим сыном, наказание было бы еще серьезнее.

И Мену повернулся к нему спиной.

* * *

В тот день мы научились не верить фальшивой откровенности. Наш разрыв стал очевидным. Тем временем недоразумения лишь приумножались. Опасаясь, что произойдет худшее, Фарос забеспокоился о коллекциях, доставленных в Александрию несколькими месяцами раньше к нашему провалившемуся отъезду на «Птице». Коллекции так и остались в Александрии. И дело тут было не в небрежности. Мы просто желали избавить наш груз от бессмысленного перемещения туда-сюда. Чтобы выбраться из Египта, надо было оказаться на побережье. Поэтому логично было бы вернуться в Александрию…

— Когда случай вдруг представится, надо быть готовыми…

Фарос вспоминал о первом выезде из Каира, и ему не хотелось вновь переживать подобное приключение. Розеттский камень и древности пребывали под надежной охраной. Опасаться нечего. По крайней мере, мы так думали. До того самого момента, когда в марте англичане высадились в Абукире.

Турки не замедлили сделать то же самое. Розетта пала. Потом наступила очередь Эль-Ариша. Армия отступала повсюду. Однако Мену захотел дать сражение, и оно произошло в Канопе[147]— трагическое поражение, стоившее жизней двух тысяч французов. Мену отступил к Александрии и встал там. Ловушка захлопнулась. А внутри находились наши сокровища.

Те, кто остался в Каире, поняли, что положение отчаянное и лучше начать переговоры. Таким образом, единство экспедиции было нарушено, и наши силы разделились надвое. Александрия сопротивлялась. Каир договаривался. Нам требовалось выбрать между этими двумя лагерями. Оставаться в Каире и пытаться вести переговоры с англичанами об отъезде или перебраться в Александрию, чтобы следить за своими находками?

22 марта наш Институт собрался в семьдесят второй — и последний — раз. Опасаясь нового мятежа, мы не стали занимать дворец Хассан Кашефа, и собрание наше состоялось в доме, где проживали мы с Фаросом. Чтобы не нарушать установленных правил, повестка дня была соблюдена, и ораторы следовали строго друг за другом. Наш доктор Деженетт сделал доклад о санитарном состоянии Каира, астроном Нуэ говорил об астрономии… Кажется, Жирар, серьезный инженер, рассказывал о проекте новых поисков выхода к Красному морю — можно подумать, пред нами была вечность… Потом настала очередь Жоффруа Сент-Илера, который желал ознакомить всех со своими наблюдениями за нильскими крокодилами. Ему позволили говорить обо всем, что он узнал о челюстях, пищеварении и печени этого животного.