Целитель, или Любовь с первого вдоха - Диана Билык

Который день жду звонка от Даньки, а он все не выходит на связь — как сквозь землю провалился. Уже и друзья обеспокоены, все его ищут. И мое расследование о прошлом Ласточки из-за этого зашло в тупик. Но пока она рядом — я по-настоящему чувствую себя живым и не хочу никуда спешить. Вдруг правда будет жестокой и разломает этот маленький, уютный мирок, что мы так неожиданно построили.

А вот Арина, в отличие от малявок, все больше отдаляется от меня и мрачнеет. Я не понимаю, в чем причина. Казалось бы, все хорошо — дети ходят в школу, сыты, одеты, в тепле, но моей Ласточке все равно плохо. Будто я запер ее в золотой клетке.

Нет же, дал полную свободу. Дал ей время и ничего не прошу взамен.

Нарочно не подхожу ближе двух шагов без лишней надобности. Общаюсь с ней только в присутствии детей, а когда оставаемся одни, стараюсь уйти, потому что обнять ее до хруста — очень сильное искушение, а я хочу, чтобы она сама возжелала этого. Чтобы умоляла. Чтобы расцвела в моих руках, как мальва.

Хотелось о ней знать все, личное, сокровенное, то, о чем никто не догадывается, но для этого не нужно тесно с ней общаться. Стоит только открыть глаза и молча наблюдать. Как она сияет каждый раз, когда обнимает дочь, как гордится, когда сын помогает сестре с уроками, как ясно улыбается, когда дети вместе готовят сладости и на кухне ощущение, что случился ураган. Вся ее суть в эмоциях, что девушка пытается прикрыть сомкнутыми губами и густыми ресницами. В ее мимике и жестах есть все ответы, и я вижу, какая она: добрая, честная, справедливая и страстная.

Но я выбрал позицию обороны и отступать не собираюсь. Просто, как хищник, выжидаю момент.

Даже Мурчик успокаивается за эти дни. Понял, что его здесь никто не обижает, что его хорошо кормят и на улицу выпускают. Вчера на руки ко мне забрался. Я подумал, что по ошибке, но кот махнул хвостом, перевернулся на спину и подставил доверчиво живот.

Арина на это удивленно прыснула. Кот повел ухом, но от мягкого местечка не отказался, а я откинулся затылком на диван. Малышам нравилось смотреть сказки на большой плазме, и хотя мы с Ариной, уставшие после рабочего дня, обычно засыпали на середине, это было что-то семейной традиции. Каждый день заканчивался именно здесь, в гостиной.

Сегодня мы не засыпаем. Засыпают детки. Я осторожно переношу их наверх и, пока Ласточка раздевает и укрывает, жду ее в коридоре. Просто так жду, без каких-либо мыслей, хотя мыслишки, конечно, грязные у меня всегда имеются и много, но все они пока задвинуты в темный угол.

Арина осторожно выходит из комнаты дочери и, не ожидая, что я здесь, натыкается на меня в полутьме.

Приходится ее поймать, чтобы не упала, и это будто срывает оковы.

Ласточка тихо выдыхает. По гладкой коже ее рук бежит неуемная дрожь. Веду ладонями выше, завожу их на спину, спускаясь пальцами, цепляю лопатки, перемещаю их на талию. Сжимаю девушку до тихого выдоха, что летит навстречу.

Если она скажет «нет», я натурально свихнусь.

Ласточка смотрит. Ее глаза в темноте налиты красками индиго, а в глубине расширенных зрачков клубиться тьма.

И я без стыда и совести сгребаю ее в охапку, чтобы ударить губами по губам, скользнуть языком в горячий рот, почувствовать сладость и желание. Чтобы пить ее и не напиваться.

Не в силах отдышаться, мы пятимся к моей комнате. Вжимаю Арину в стену, ногой прикрывая дверь.

— Моя теперь, — шепчу неосознанно. — Я тебя не отпущу.

Но она вдруг накрывает мой рот ладонью, прерывая поток слов.

— Ничего не говори, — требует, и кончик языка мельком обводит красивые, соблазнительные губы.

Приподнимаю девушку, позволяя обнять себя ногами, несу к кровати и опускаю осторожно на покрывало.

Арина смотрит горящим взглядом, но все еще не позволяет говорить, придерживает ладошкой рот, а мне хочется кричать, будто кран прорвало — я бы ей мир к ногам положил, моя б воля.

— Просто секс, — шепчет она

Замираю — словно в грудь пулю пускает. Навылет.

На вытянутых руках, на Ласточке сверху, отчего девушка наверняка чувствует, как безумно ее хочу, с закрытым ртом, и вот такой удар…

Но ей не нужны мои слова нежности, не нужны банальные признания, давно понял это, потому медленно моргаю, опуская ресницы, соглашаясь на дикое условие. Сам же ей когда-то такое предлагал, идиот, вот, расплатитесь, пожалуйста, за свои поступки, Доктор-не-болит.

Не все сразу, Ласточка. Ты еще взлетишь, слово даю.

Хорошо, что утром пару раз подрочил в душе, сейчас есть запас терпения, чтобы разогреть Арину. Отмахиваюсь от назойливой мухи, что жужжит над ухом: «Она это не по любви, а для здоровья». Вселенская расплата за мои похождения.

Ласточка в спортивном костюме, что соблазнительно обтекает ее гибкое тело, и мне стоит приложить уйму терпения, чтобы не разорвать его, повредив нежную кожу, а осторожно расстегнуть молнию, приподнять девушку за спину и скинуть кофту с маленьких плеч. Она остается в белоснежной обтягивающей майке, за которую я уже третий день хочу ее слопать. Склонившись и придерживая девушку за спину, кусаю восставшие соски, но не задерживаюсь, спускаюсь к поясу брюк и стягиваю их вместе с бельем. Арина приподнимает таз, чтобы помочь, но попадает под неистовую ласку моих губ. Это смертельные танцы на углях. Она такая вкусная, что мозг заворачивается в спираль и лишает меня любой возможности отступить.

Стоит прикоснуться, углубить порочный поцелуй, Ласточка подлетает в моих руках с протяжным стоном, пульсирует на кончике моего языка и до хруста стягивает покрывало пальцами.

Она готова. Я знаю. Но почему-то тяну, словно эта сладкая бесконечность ожидания для меня нечто особенное.

Приподнявшись, скатываю майку и награждаю упругие вишенки груди новой порцией жадных поцелуев. Арина что-то шепчет, гладит меня, раздевает. Так осторожно и плавно, словно идет по краешку обрыва. А меня колотит и подкидывает от аромата, жара, открытости.

Ее пальцы — мой ток, пробивающий в двести двадцать, взрывающий все мышцы в теле. А поцелуи, что бесстыдно спешат по обнаженной коже — пытка. Безумная, сладкая…

Когда Ласточка направляет меня в себя, я не верю. Кажется, что сорвался все-таки с обрыва и лечу в свет. Чтобы взлететь на пике, качнуться до упругой точки, полыхнуть с первого вдоха. Вперед, вниз, глубже, еще глубже, еще! Чтобы раскрыть крылья и парить в объятиях нежности и облаков мягких волос.

Плавно толкаюсь, разрывая между нами незримые преграды. Она тугенькая, будто и не было у нее никого до меня. Стоит упереться в глубину, ловлю сталистый горящий взгляд, стискиваю ладонью подбородок и тяну на себя, чтобы поцеловать так, как никогда не целовал. Глубоко и отчаянно. Как в последний раз. От слитного движения вперед, что выбивает из ее губ хриплый стон, Ласточка содрогается в конвульсиях, мычит мне в рот, кусает кожу, царапает спину и принимает. Снова и снова. Так жадно, будто эти движения — ее дыхание.