Побег - Евгений Сухов

Впрочем, Шрам знал, что вместе с Варягом полегла и вся его ближайшая «королевская» рать — Ангела и Графа нет. Пузыря нет. Сивого нет. Многих менты по зиме замели. Да никого уж и не осталось, пожалуй. Даже если бы Варяг сам каким-то чудом остался жив — ну, приди он сейчас в Москву или в Питер — и с кем же он будет дела делать? Он же один, совсем один! Да и чего об этом сейчас думать: ведь Варяг уже обратился в лагерную пыль…

Шрам посмотрел на часы. Три. Он решил часов до семи просидеть в офисе и все же дождаться сигнала от Сипы. А потом можно будет рвануть на дачу, там как раз сейчас Митяй, Хижа и Батон караулят. Этих тоже надо будет спровадить. А оставшись на даче в одиночку, Шрам разберется с заложниками.

Зазвонил телефон. Шрам порывисто схватил трубку.

— Да!

— Саша! Это Сипа.

— Ну что, Сипа? Удалось?

— Кое-что разузнал. Один тамошний человечек мне все же сообщил, что месяц назад Степан у него новый русский паспорт брал. На имя Виктора Ильича Синцова.

— И что это значит? — нетерпеливо спросил Шрам.

— А то значит, что наш друг домой засобирался. Видать, тут у него какие-то дела.

Шрам задумался. Неужели Сержант намылился в Россию?

— Ладно, Сипа. Тогда пока все. Дальше я сам займусь.

После разговор с Сипой Шрам позвонил на мобильный своему человеку в городском таможенном управлении и дал тому задание — отследить, не пересекал ли в последний месяц границу российский гражданин Виктор Ильич Синцов.

— Саша! Граница-то у нас сам знаешь какая — тысячи километров. Ты хоть наводку дай — на каком направлении искать?

— А хрен его знает, Петь, ну начни с Москвы и Питера! — Шрам недовольно цокнул языком. — Хотя он мог, конечно, и через Баку въехать. Но для начала проверь московские и питерские погранпункты. И только аэропорты. Синцов поездов терпеть не может, насколько я помню.

Итак, если Сержант в России, значит, он выполняет чей-то заказ. Чей? Но ни времени, ни желания это выяснять у Шрама не было. К тому же Сержант, добывая себе очередной российский паспорт, вовсе не обязательно мог делать это для поездки в Россию. С таким же успехом он мог въехать по серпастому-молоткастому на Кипр или в Венгрию, а оттуда уже рвать дальше по всему свету с любым из имеющихся у него иностранных паспортов…

Шрам решил пока выбросить из головы эту тему и вплотную заняться самой неотложной проблемой. Он набрал номер дачи. К телефону подошел Батон…

Красный «порше»-кабриолет с ревом рванулся с места. Завизжали, прокручиваясь вхолостую, шипованные шины, шарахнулся назад зазевавшийся прохожий, пересекавший площадь напротив Центрального телеграфа. Вальяжно развалившийся за рулем здоровяк в темно-синем «адидасовском» костюме насмешливо кивнул перепуганному провинциалу и бросил свою четырехколесную торпеду в гудящий поток транспорта.

Прохожий чертыхнулся про себя и мотнул головой. На нем был новенький китель подполковника внутренних войск, в руках он держал сильно потертый коричневый портфель из кожзаменителя. Наметанный глаз не подвел водителя-лихача: прохожий в подполковничьем кителе и впрямь был провинциалом. Он прибыл в Москву сегодня ранним утром и сразу из аэропорта направился туда, куда ему было предписано явиться — в Министерство внутренних дел. Но в большом белом здании на Житной его не ждали. Подполковник Беспалый с недоумением узнал, что генерал Артамонов сидит не в центральном министерском корпусе, а в переулке рядом с Центральным телеграфом.

«Предупредить не мог, сволочь! — подумал с раздражением Беспалый, выходя из проходной министерства. — Как мальчишку, блин, гоняют…»

Начальник колонии сразу, еще не познакомившись лично, невзлюбил генерала Артамонова. Он вообще не жаловал чистеньких столичных начальников. Оттрубив без малого пятнадцать лет по разным сибирским спецучреждениям, из которых последние десять он командовал «фамильной» колонией вблизи Северного Городка, в котором раньше руководил его отец Тимофей Егорович, Александр Тимофеевич относился к московскому генералитету с презрением. Мало кто из них вообще нюхал тяжкий смрад зоны, не говоря уж о знании воровских повадок и обычаев, но советовать, указывать и выносить оценки — будь то санитарное состояние зоны, дисциплина или рацион питания заключенных — эти «московские сторожевые» обожали. Да еще с таким, ебтыть, важным самодовольным видом. Министры — те вели себя скромненько, не лезли не в свое дело, понимая, что все равно ни хрена в этом не смыслят. Беспалый пережил — смешно подумать! — семерых министров МВД. Им хоть, слава Богу, ума хватало понять, что зона — особый и небезопасный мир, со своими непререкаемыми законами и обычаями, и что не только простых зеков, но и славное вертухайское племя им не раскусить. А вот генералы пониже рангом — из ГУИНа, бывшего ГУИТУ, — выпендривались почем зря. Особенно когда приезжали с ревизией. Таких проверяльщиков Беспалый ненавидел лютой ненавистью…

Сейчас Александр Тимофеевич стоял, как дурак, чуть не посреди широченной улицы и глядел на удаляющееся красное пятно открытою автомобиля. Взглянув на светофор, подполковник удостоверился, что ему горит зеленый. Вот сука! Этот гад на иномарке ведь на красный ехал. Куда только смотрят инспектора ГАИ? Беспалый оглянулся и увидел молоденького лейтенанта с жезлом — наклонившись над открытым окном черного «мерседеса», он о чем-то беседовал с водителем, не обращая внимания на оживленную магистраль. Да, в Москве все не так, как у людей, подумал Беспалый, все через ж… Он вздохнул и, потеряв надежду перейти улицу по «зебре», двинулся к подземному переходу.

Сегодня ему предстоял нелегкий разговор. Бунт на зоне всегда ЧП, при любом исходе — быстром ли замирении, или долгом противостоянии — ЧП, чреватое крупными неприятностями для начальника колонии да и для вышестоящего начальства. Состоявшиеся после бунта телефонные разговоры хотя немного и успокоили Беспалого, все равно он готовился к буре. Одним выговором тут никак не обойтись. Могут и звезды лишить, и в должности понизить, а в худшем случае и под трибунал пихнуть. Что ожидало лично его, Беспалый не знал. Даже не догадывался. Одно он понимал четко — не столько бунт зеков, сколько его сообщение о гибели Варяга станет для него в эти дни главным испытанием. Вопрос лишь в том, как эту новость о гибели воспримут в Москве. То, что Варяг, возможно, жив, Беспалый пока никому не решался сказать. Снова, не проверив все досконально, попасть впросак — не входило в его планы.

Беспалый всегда отличался острым, почти звериным нюхом. Пока он сидел у себя в северной глуши, верша суровый суд во вверенной ему колонии, ему, понятное дело, никто никаких политинформаций не делал. Так что он мог лишь догадываться о подковерных делах в Москве. И чутко реагировать на смену политического ветра. Когда кремлевский хозяин в прошлом году внезапно заболел, началась вся эта странная кутерьма — не сразу, ближе к концу осени. Видно, туг в Москве еще долго размышляли, как оно повернется, надолго ли «дед» слег и вообще, что делать дальше. Но в ноябре завертелось. А уж после Нового года все словно с катушек слетели. По России прокатилась волна арестов и убийств. Законных пачками сажали — только через его колонию за зиму прошло десятка полтора «авторитетов». Выкосили чуть ли не всех крупнейших воров в законе — хотя многие из них, Беспалый знал точно, уже по нескольку лет как занимались легальным бизнесом я формально, юридически, к ним было не подкопаться.