Место вдали от волков - Нова Рен Сума

Девушка в коридоре продолжала барабанить в дверь, отчего та дребезжала в дверном проеме, но из-за засова не открывалась. Вскоре к ней присоединилась еще одна. И им обеим срочно понадобилось в ванную. Я открыла дверь, и они чуть не свалились на меня.

– Предоставляю ее вам, – сказала я.

А затем направилась к лестнице.

* * *

Выбравшись на улицу, я пошла к воротам, которые вели в сад. Цепь висела не так туго, видимо, кто-то уже ходил в него после раскопок. Зеленый плющ, пробивающийся сквозь решетку высокого забора, жизнерадостно щетинился, словно кто-то – что-то – все еще был там.

Я повозилась с ключом, а затем откинула полицейскую ленту, позволяя ветру унести ее. Ворота открывались наружу, за ними виднелась пышная зелень. Как только я закрыла их, городская суета стихла.

Я поспешила в дальний угол сада к куче свежей грязи, на которой лежало надгробие, как будто кто-то пытался сделать так, чтобы скрывавшееся под ним там и оставалось. Подношения – монеты, камни, стеклышки, сувениры и безделушки, вырезанные из дерева фигурки и видавшие виды поделки – возвратили туда, где они лежали все это время, пока городские власти не потревожили эту землю. В пушистой траве виднелись растоптанные томаты черри и раздавленные вишенки. Ничего съедобного не осталось.

Могила была пустой, но кто-то постарался создать ощущение, что это не так. Я ходила вокруг нее и пыталась понять, о чем говорила Моне в своей записке. Она припрятала его под какими-то листьями? Или раскопала яму у надгробия и запихнула его глубоко, так что теперь мне понадобится лопата?

Но когда? Я наблюдала за ней с тех пор, как она спрыгнула с крыши, и до того момента, как она села в такси и скрылась вдали. И она не ходила в сад, чтобы спрятать кольцо для меня или чтобы позже забрать его.

Мне вдруг пришла мысль, что на самом деле я не знала ее. Мне лишь казалось, что я смогла уловить то, о чем она думала, разгадала ее диковинные планы и благие намерения. А ведь я не знала ничего существенного о ней. Да я и в себе еще не разобралась.

И именно тогда я заметила его.

На самом надгробии, где я уже точно смотрела, лежало что-то блестящее, переливающееся всеми немыслимыми цветами. Это казалось иллюзией. Опал выпал из оправы – серебряная лента была так изогнута, словно кольцо уронили, а затем наступили на него. Но он выглядел таким же, каким я его запомнила. Только в самом центре появились трещина и небольшой скол. Но в остальном он был цел, поэтому я аккуратно подняла его.

Я сжала его в кулаке, чтобы почувствовать его, а затем раскрыла ладонь и полюбовалась им в свете сада.

Опал переливался темными, но разными цветами, словно не мог определиться. И волшебство было в том, что он был не только черным. Он становился синим, словно сапфир, и красным, словно рубин. И фиолетовым, словно аметист. И оранжевым, как пламя огня. Он будто не понимал, что опасно быть таким многообразным.

Может, прежде чем стать украшением, он просто внезапно появился из-под земли, как нечто потустороннее и зловещее, красивое и жестокое, но прежде всего таинственное, словно живое и безжизненное одновременно. Я до сих пор не знала, как мама заполучила его восемнадцать лет назад. Как-то я спросила ее, откуда он, подарил ли ей его парень и был ли это мой отец, но она сказала: «О нет, что-то такое важное никогда не получишь от парня. Такое можно получить только своими силами».

Она сказала, что он спас ей жизнь. И я считала, что он помог спасти жизнь Моне.

Поэтому Моне и постаралась, чтобы кольцо вернулось ко мне.

* * *

Когда я вернулась в дом, то наткнулась на бурное обсуждение. Сначала мне хотелось сбежать, но потом я увидела, что привлекло их внимание. И это оказалась не я. Никто не поздоровался и, скорее всего, даже не заметил, что я выходила на улицу. Никто не спросил, пыталась ли я найти Моне. Ее имя даже не произносили.

Девушки столпились в гостиной, стояли лицом к камину, перешептываясь, вытягивая шеи и толкая друг друга, пытаясь протиснуться вперед. Среди них была и мисс Баллантайн, топтавшаяся у входа, которая могла бы дотянуться до портрета рукой, но в то же время она словно опасалась притронуться к нему и испортить своими отпечатками пальцев.

Я не видела, что привлекло их внимание, но почувствовала, как изменился воздух в комнате. Он словно истончился. И почти не наполнял легкие.

Я покашляла, и Анджали повернулась ко мне. Она стояла позади всех, заламывая руки.

– Я просто хочу домой, – тихо сказала она.

Я обошла Гретхен, настолько высокой, что из-за нее невозможно было что-то разглядеть. И заметила, что по ее лицу катятся слезы.

Рядом с ней дрожали и другие девушки: Лейси, Ана София и многие другие.

За плечом мисс Баллантайн стояла Харпер, сжимая свои тонкие руки.

– Кто это сделал? – сказала она.

А мисс Баллантайн, видимо, потеряла дар речи, раз не поддержала ее. Харпер повернулась к нам, ее взгляд горел от возмущения, а сухожилия на шее изогнулись в причудливые линии.

– Кто. Сделал. Это.

Когда Харпер слегка сместилась, обвиняя нас всем своим видом, я смогла увидеть, что же случилось. Черно-белая фотография все так же висела в рамке на стене, но за стеклом ничего не двигалось.

А кресло пустовало.

Оно всегда было центром снимка – юная Кэтрин де Барра позировала в нем, сложив руки на коленях и глядя в камеру, но ее лицо окружала серебристая дымка. Она постоянно наблюдала и следила. Ее глаза – темные, как полночь, – следовали за нами, откуда бы мы не появились в гостиной и пока мы не выходили из нее.

Но сейчас никто не смотрел. В кресле никого не оказалось.

Это первое, что привлекало внимание. А второе – трещина в стеклянной раме.

Я направилась туда. Протиснулась между девушек. Харпер отступила в сторону, и даже мисс Баллантайн слегка посторонилась, а затем прижала свое костлявое плечо к моему. Я подошла так близко, насколько смогла. Мне нужно было убедиться в этом. Мне хотелось прикоснуться к трещине пальцами, чтобы получше ее прочувствовать. Хотя, по правде говоря, мне следовало обо всем догадаться сразу же, как только я увидела, что произошло с опалом.

Трещина на стекле была той же формы, что и в глубине камня. А скол образовался на том месте, где раньше было лицо. Именно оттуда и расползлась трещина.

Кэтрин де Барра больше не позировала на своей фотографии. Ее там не было, как и ее тени в углах комнат. Она не съеживалась за длинными занавесками. Не растянулась по золотисто-бархатной обивке мебели, мерцая, перед тем как исчезнуть. Она не собиралась и не разлеталась в мелкую пыль. Она, как и Моне, бросила нас на произвол судьбы, повернулась спиной ко всем нам.

– Она ушла, да? – спросила Лейси.

И была права.

Мисс Баллантайн подошла к ближайшему предмету мебели – скамеечке для ног, золотой, но уже не такой роскошной – и опустилась на нее. Когда она спрятала лицо в ладонях, я увидела ее белокурые крашеные волосы с темными отросшими корнями. Ее пальцы казались невероятно костлявыми, а кожа прозрачной.