Корни гор. Железная голова - Елизавета Дворецкая

Он шагнул ближе и взял Эренгерду за руку, на которой еще чернели следы угля; Эренгерда торопливо отстранилась, потому что рядом с ним весь ее ум куда-то исчезал.

– Я верю, верю! – торопливо отговаривалась она, отступая. – Не для людей, а для меня важно! Я должна знать, кому я доверю свою судьбу!

– А разве ты и так не видишь? – Гельд развел руки, точно показывая ей себя. – Ты же видишь, что я за человек. Ну, спроси для верности у Модольва Золотой Пряжки – он меня давно знает. А имя моего отца разве что-то прибавит ко мне самому?

– Еще как! – Эренгерда широко раскрыла глаза, удивленная, что такие известные вещи требуют объяснения. – Ведь в человеке продолжается его род. И если твой отец и дед были достойными людьми…

– То я сам могу оказаться дураком и мерзавцем. Запросто, – окончил Гельд. – Разве так не бывало?

– Бывало. Но все же…

– Ах, береза обручий! – Гельд вздохнул, устав от бесполезного спора. – О чем мы говорим? Да будь это моим заветнейшим желанием, что и как теперь можно узнать? Ты сама говорила… Если бы я знал, где спит та вёльва, я мог бы у нее спросить, кто я родом.

– Постой! – Эренгерда вдруг вскинула руку. Гельд замолчал и прислушался, но она имела в виду не звуки за стеной, а внезапно пришедшую мысль. – У нас в Аскефьорде есть своя вёльва! – прошептала она, внезапно загоревшись. – Да! Тордис! Дочь Хравна, сестра Эрнольва Одноглазого! Она – колдунья! Она умеет это делать! Она следит пути ушедших, она определяет путь вещей, она… – От волнения Эренгерда почти задыхалась: в темной безнадежности вдруг открылась дорога к свету. – Она непременно узнает, кто ты и откуда. Жаль, что ты не захватил с собой ту пеленку… Впрочем, тебя самого достаточно.

– Что-то такое я слышал. – Гельд кивнул.

Лицо его стало очень серьезным. Он не раз слышал про колдунью Тордис. Да, она проследит исток его духа и скажет, кто он такой. Она найдет ему тех дядю Арне и тетю Сигрид, которых он боялся как огня. Хорошо, если дядя Арне окажется конунгом или ярлом. Или хотя бы хёльдом с дружиной в пятнадцать человек. А если рыбаком? Тогда он потеряет все: и надежды на Эренгерду, и драгоценное вольное чувство родства со всем миром. И вторая потеря будет не менее тяжела и болезненна, чем первая.

– Ну, пойдешь? – требовательно спросила Эренгерда и подошла к нему поближе.

Гельд наклонил голову. Ему казалось, что он идет на нож, но он не мог противиться. Он полюбил ее слишком сильно, и лишиться ее казалось хуже смерти. Если он потеряет ее, то все женщины мира для него умрут. Даже сейчас, глядя на нее с досадой и сожалением, он замирал от восторга перед красотой Эренгерды и готов был на все, лишь бы ее строгий и требовательный взгляд стал мягким и ласковым. Она слишком нужна ему, эта упрямая правнучка древнего Ярла. Ведь он сам требует от нее так много, и она вправе требовать от него не меньших жертв. Если она так хочет… Если она обещает хотя бы надежду… Чего не бывает на свете? И конунги подкидывают своих детей… Отказать ей сейчас – она уйдет и хлопнет дверью и не посмотрит больше в его сторону. А своей дальнейшей жизни без нее он сейчас не мыслил.

– Только ты сама пойдешь со мной, – сказал он.

– Да. – Эренгерда уверенно кивнула. – Я должна слышать, что она скажет. Завтра утром, после еды, выходи из усадьбы и иди к вершине фьорда. Там в ельнике есть полянка, а на ней камень врос в землю. На нем узор – дракон с рунами на спине. Жди меня там. Оттуда я тебя проведу так, чтобы никто нас не увидел.

Гельд опять кивнул и шагнул назад к дверям.

– Стой! – Эренгерда метнулась вслед за ним. – А это… – Она показала на его щеку. – Сотри! Люди увидят. Что о нас подумают? Не ты один тут такой умный и сведущий в рунах.

Гельд усмехнулся, вспомнив, как они начали эту беседу.

– Я горжусь этим, как боевым шрамом, – сказал он, надеясь ее подразнить.

– Сотри! – взмолилась Эренгерда, подходя к нему, и даже вытащила из рукава белый платок. – Ну, что ты! Ты хочешь меня опозорить? Мы же договорились!

– Сотри сама. – Гельд наконец остановился и подставил ей щеку.

Эренгерда протянула руку с платком, но он сделал маленький шаг назад. Она подалась ближе, он опять отстранился; начиная сердиться, Эренгерда решительно шагнула к нему, а Гельд вдруг подался ей навстречу и обнял. Ахнув, Эренгерда отшатнулась, но поздно; Гельд крепко прижал ее к себе и стал целовать; отчаянно вертя головой, Эренгерда пыталась избежать этого, отклонялась назад, но деваться ей было некуда. Подставив ему щеку, она пыталась его оттолкнуть, упиралась руками в его плечи. Оставшийся в одиночестве разум призывал ее к бегству, но внутри разливалось пленительное тепло, голова кружилась, веки тяжело опускались, и все ее существо переполняла убежденность, что так и надо.

– Ну, ты… – еле выдохнула Эренгерда. – Ты еще не сын конунга! Пусти!

Гельд отпустил ее и, взяв платок, стал вытирать щеку. Пусть не думает, что он собирается добиваться ее любви силой. Когда придет час, она сама обнимет его. И это будет гораздо лучше.

Этой ночью Эренгерда спала беспокойным, прерывистым сном. То и дело ей казалось, что она падает куда-то; она вздрагивала и просыпалась. Ей снилось чувство вины, будто она совершила какое-то неясное, расплывчатое преступление и со страхом ждет неминуемого наказания. Проснувшись, как от толчка, она вздыхала с облегчением: это сон, никакого преступления нет. И тут же колола мысль: а Гельд? Разве она не дала почти что обещания бежать с ним из дома, если открытие Тордис будет хоть сколько-нибудь благоприятным? Пусть прямого обета произнесено не было, но Эренгерда чувствовала себя связанной по совести. И ей не сразу удавалось заснуть, томительное беспокойство заставляло вертеться и вздыхать. Что будет, во что все это выльется? Беда висела в темноте над изголовьем, не давала дышать. Как душно зимней ночью в закрытом покое, где тлеет очаг и спят два десятка женщин! И старая Хрефна так натужно кашляет в своем углу, что тут и с самым легким сердцем не заснешь.

Утром Эренгерда поднялась раньше всех в доме и сама разбудила служанок. Но из девичьей она не выходила до тех пор, пока все домочадцы и гости усадьбы не покончили с едой и не разошлись из гридницы. Почему-то она не хотела видеть Гельда раньше назначенного срока, будто боясь злого глаза судьбы. Но утром она повеселела, ночное беспокойство рассеялось. При мысли о свидании с Гельдом ее пробирала дрожь; делалось страшно и весело. «Что ты делаешь? – вопрошала благоразумная часть ее души. – С кем ты связалась, дочь Кольбейна ярла? Чего ты ждешь от такой пылкой дружбы с торговцем? Брось, какой там сын конунга? Это же не сага, это жизнь. Конунги не подкидывают своих детей. Даже если Тордис и назовет его род, это еще не причина бросить своих родичей, Торбранда конунга и бежать в земли барландцев, где тебя ждет неизвестно какая жизнь! Страсть пройдет, и что ты будешь делать одна в чужом племени, если через год этот муж тебе надоест? На что ты променяешь родичей, богатство, власть конунга, почет и будущую славу своих детей? Опомнись, ты этого не сделаешь! Помечтаешь, поиграешь, но не сделаешь – на деле ты не такая сумасшедшая, как в мечтах!»