Каиново колено - Василий Дворцов

Но посидеть одному долго не удалось. Три коротких тука, два длинных — Елена. Пронырнула в полуоткрытую им дверь, сама повернула за собой ключ. Только бы не обниматься. Нет, она тоже с интуицией, медленно прошла к окну, грузно села на жалко скрипнувший стул. И что?

— А ничего. Если сам захочешь, поговорим. Просто дома негде.

— Поговорим? Но ты и так всё видишь. — Сергей покрутился, покрутился, дёрнул второй стул и сел так, чтобы не лицо в лицо. — Ненавижу провинцию.

— При чём здесь это?

— Не умеют, и от этого не хотят работать. Периферийный саботаж.

— Серёжа.

— Я. Я тридцать четыре года Серёжа. И что? Ты будешь их защищать? Давай. Давай! Бравинько! Вы же здесь все свои, толи семейские, толи братские. А я чужак. Залёта паря. И посмел командовать. Ату меня!

— Перестань, дело вовсе не в этом.

— Да?

— Да. Ты же актёр. Большой, настоящий. Профессиональный. Для меня так и вообще гений. И все ведь тебя именно за это уважают. Ценят за профессионализм. Так зачем тебе быть самодельным режиссёром? Ну, ладно, где-нибудь в клубе или школе. Но не в театре. Не в нашем общем театре.

— Ты тоже в меня не веришь?

— Я тебя люблю. Я тобой горжусь. И не хочу, что бы над тобой кто-то смеялся. Серёжа, ты посмотри на себя со стороны: ты же сам за всех играешь! Это не режиссура. Не профессиональная режиссура.

— Играю? За всех? Да я просто показываю. Как надо играть. Чтобы хоть как-то выветрить со сцены запах этой периферийной затхлости.

— Конечно, ты замечательно показываешь. Лучше всех. Сильно, точно. Неожиданно. Но однообразно. Боюсь, не хочу, но должна сказать: ты и в режиссёра играешь.

— Всё! Я всё понял: ты просто ревнуешь. Из-за собственной надуманной обиды пытаешься сделать мне больно. Видите ли, я не ночевал пару раз…

— Уже четырнадцать… Сергей, послушай меня, я понимаю, что кому-кому, а мне бы сейчас молчать и молчать. Конечно, ты вывел меня из играющего состава, конечно, ты сейчас тяготишься домом — мной, дочерью… И всё это легко оправдывает мой приход для такого вот неприятного разговора. Но, Серёжа, я люблю тебя. И я пришла именно от этого. Мне уже привычно ждать тебя, привычно за много лет. Было счастье, ушло, но я всё равно буду ждать и дальше… Серёжа! Это же будет моноспектакль. Везде, во всех лицах и ликах будешь только ты, лучше или хуже, но везде будешь только ты! Да, конечно, хуже, хуже…

Она оставалась сидеть без движения, опустив голову, сникнув тяжёлыми плечами, зажав сцепленные пальцы коленями, и даже, кажется, не дышала, пока Сергей аккуратно оделся, повесил полотенце, задвинул тапочки. Подождав несколько секунд, он положил перед ней ключ от гримёрки и вышел.

Боже, куда? Куда и к кому? Или от кого? Как же он ненавидел этот город. Идиот, столько сил сюда выпалил. Вот, думал, провинция, целина непаханая, развернусь во всю ширь. Буду делать что хочу и могу. Пока есть силы и желание. Кто помешает? Ага, сделал. Им же тут ничего не нужно. Ничего. Тихий омут. Волны не требуется. Лежат налимы, жуют сопли, и довольны. Ну, да, конечно, есть Алик, есть Сашка. Но и они самодостаточны в своём положении. Соразмерны собственным амбициям. А он?..

Почему в Забайкалье осенью нет закатов? Солнце село — и всё. Тьма. Вечер здесь понятие чисто условное, вернее, литературное. Обозначение настроения в 21–00. Вот и сейчас Улан-Удэ расцветился чешуйками чужих окошек. Как похожи все улицы Ленина во всех больших и малых точках на карте Советского Союза. При всех их разностях по мелочам и наполнению. Впрочем, как и Советские, и Клары Цеткин, и Марата Робеспьера. На Ленина — правительство, на Советской — храм. Клара и Робеспьер — это почти окраина, частный сектор и коммунальная баня… Отходящий ко сну город, как перетрудившийся человек, вздрагивая на отключающихся перекрёстках перегазовками и всхлипываниями последних автомобильных гудков, от деревянных и панельных краёв к каменно-кирпичному центру тяжело затихал своими проезжими частями и переносил активность на остывающий, заплатанный опавшими листьями асфальт тротуаров. Время всеобщей pleasant stroll. Семейные пары, стайки молодёжи. Рассудительные выпивохи. Шерочки с машерочками. Плащи и зонтики. Около гигантской чёрной ленинской головы столбики надутых ментов с огромными, до земли, дубинками. Кстати, Сергей уже совершенно привык к бурятам. Даже слова различает. С неким, правда, отставанием. Как Робинзон остающиеся на песке следы. «Робин-Робин-Робин-зон. Ля-ля, ля-ля, ля-ля он!» — чудный мотивчик из призывно раскрытых дверей кафушки. И на тему. Тему необитаемого острова. Вот в данный момент — к кому он? Для кого он? И зачем он?.. Навстречу от главпочтамта прогулочными галсами фланировали два клоуна.

Это были настоящие клоуны, из цирка на сцене. Сейчас, естественно, в цивильном: длинные плащи, широкие шляпы, и носы нормальные. А так Иннокентий и Кирилл работали Бима и Бома. Кеша — Рыжего, а Киря — Белого. Сергей как-то участвовал с ними в нескольких святых ёлочных халтурках. Нормальные ребята, только совсем без юмора. Как сапожники без сапог. Итак, товарищи артисты, что бы могло помешать им сейчас втроём выпить? Совершенно ничего. Где? А вот, в филармонии. Они вместе молча посмотрели на бетонный шпиль над манерным куполком сталинского ампира. Замётано. Чего изволите? Да какой там, ёк-макарёк, «Terminater»? Даёшь «Royal»! Без дураков, настоящий финский спирт, а лишние деньги на закуску. И запивку. «Royal» лучше всего мешать с «Аршаном», — так говорят специалисты. Нет, Заратустра об этом умолчал.

Окна филармонии призывно пылали. На контрасте с чёрными провалами делившего это здание с филармонией музея. Прокуренную крутую лестницу и коридор заполняли подозрительные шумы из-за плотно прикрытых дверей. Похоже, что здесь одновременно гуляли в нескольких комнатах. Да, сегодня у них открытие сезона, официалка кончилась, и все разбрелись по симпатиям. В «их» комнатке сидело ещё трое: немного знакомый, малюсенький, почти карлик, филармонийный администратор, ещё менее знакомый ярко рыжий завлит из кукольного и какой-то, неожиданно для такой компании, уголовный тип. Настроения запоминать никого не было, перекинувшись по кругу рукопожатиями, Сергей сел в уголок за заваленный афишами стол с твёрдым намерением просто как следует напиться. Его несколько раз попытались втянуть в перемывание костей директорского корпуса, но потом махнули рукой — человек не в настроении, пусть отсидится. Спирт забирал крепко, тем более Сергей грузился сразу, без принюхивания. Обжигающий жар сушил нёбо, пить хотелось непрестанно, из угла он, не включаясь в смысл, слушал писклявую и крякающую шутливую перебранку Карлика и Рыжего, гусиные всхохоты Бима и Бома. И только Урка тоже молчал. Но, в отличии от Сергея, он молчал как-то… повелевающе. В сторону Сергея не смотрел, но волну от диафрагмы гнал плотную. Тут как бы чего не вышло, — может быть уйти напиваться в другое место? Или же наоборот, просто подготовиться, и, когда придёт время, в один захват свернуть ему шею. Правда, это будет непросто.

Рано или поздно, но алкоголь кому угодно язык развяжет. Его выслушали с совершенным пониманием, и, более того, тут же поступило предложение попробовать себя режиссёром у них в филармонии. Нет проблем — ставка сейчас свободна. И хоть Карлик только лишь администратор, но вожжи в руках держит весьма длинные, настолько длинные, что и говорить пока рано. Так, кстати, легче будет рикошетом утвердиться и в театре. Ибо ему там спускать нельзя никому. Нужно давить. Давить! Это же всегда так — нет пророка в отечестве своём, и врач не лечит знающих его. А начать можно вот как раз с Бима и Бома. Им надо проправить несколько новых реприз. Он согласен? Да, приступит с предвкушаемым удовольствием и окончит с чувством удовлетворения. Это было очень смешная шутка, они хохотали и пили спирт, причём у Сергея он оказался неразбавленным. Забыли! И снова хохотали, и что-то говорили ещё и пили. И опять забыли разбавить Сергею. Главное, чтоб он запомнил: если у них получится дружба, то перед ним раскроются очень даже далёкие перспективы. Никакой замминистра не тронет. Всё у него теперь будет хорошо. Это просто судьба его сегодня сюда привела. Да что там, они все его знают, видели по нескольку спектаклей: гениально, просто гениально. Что «ля-ля»? — нужно называть вещи своими именами. Он — гений. Вокруг просто равных нет. После этого они расцеловались и с Карликом, и с Рыжим. И с Бимом, и с Бомом. Причём Бом что-то перестарался чуть не до засоса, но тут же спохватился и стал очень смешно разыгрывать невинную девушку-фанатку за кулисами, так прямо стыдливо-стыдливо предлагающую «всю себя» своему кумиру. Опять хохотали и пили.