Дань саламандре - Марина Палей

Баня!

Я вижу голые изможденные тела, полностью бездвижные в этих оцинкованных корытах. Под каждым корытом трудится-бесится пухлое пламя.

Часть тел – варится. Весело булькает у них по бокам бешеная белокудрая водица.

Другие тела – жарятся. Это те, у кого вода уже выкипела. У таких, из лопнувших телесных корпусов, вытекает кровь – и тут же, поджариваясь, застывает серой крупнопузырчатой массой.

Главное – все они живые.

Лица исковерканы мукой живых.

Но это уже не человеческие лица.

При этом – тела не кричат.

На крик нет сил.Эпизод 7

Как-то невозбранно я спускаюсь по лестнице...

И попадаю в прекрасный сад.

Он похож на... Он похож на райский сад.

Да он райский и есть.

Итак: это рай.

Но я знаю, что одновременно – это тюремный двор.

Райский сад, тюремный двор – это одно и то же.

Кроме меня, здесь никого нет.

Меня никто не ловит, не преследует – и от этого как-то беспокойно.

Потому что меня должны ловить и преследовать.

До самой смерти, матушка.

Очень хочется пить...

Я подхожу к каменной, встроенной в стену чаше, в каких хранится святая вода. Чаша обрамлена каменными цветами и листьями.

Но она, чаша, оборачивается телефонной будкой.

Я захожу в неё – и вижу настенный телефон.

Но кому же звонить?

Кому жаловаться?

И на что именно?

Телефон исчезает.

Я снова выхожу в райский сад.

Он же, по-прежнему, – внутренний двор тюрьмы.Эпизод 8

Внезапно чувствую облегчение.

В мое лицо (всё еще раскаленное послебани) щедро летят брызги ледяной, свежей воды!

Передо мной стоит пожилая монахиня, полная, румяная, – и брызжет мне в лицо из пластмассовой емкости, предназначенной, видимо, для орошения цветов.

Это монахиня-клариссинка. От головы ее в обе стороны, почти горизонтально, торчат – словно надломленные рога – белые, жестко накрахмаленные треугольники. Сверху головного убора – черное покрывало. Черно-белая, оживленная, – нарядная, как сорока.

«Господи! Откуда вы взялись?» – я – ей, сквозь слезы благодарности.

«Правильно делаешь, что поминаешь Его вслух, дитя мое. Милосердие Господа безгранично. Вот поэтому я здесь. Чтобы помочь тебе. И таким, как ты».

На словах милосердие Господа безгранично я начинаю безудержно рыдать. Я вдруг всем сердцем понимаю, что это именно так. Удивляюсь, что не понимала раньше.

«За что тебя посадили в тюрьму?» – она кивает на здание.

(Кстати, оно похоже на школу. Ничего зловещего. Или зловеще оно в той мере, в какой таковым является здание школы.)

«Ни за что!.. – кричу я. – И других – тоже ни за что!!..»

Она смотрит на меня с ласковым недоверием.

«Так почему же ты отсюда не уедешь?»

«Но на чем же? У меня нет машины».

«Это проще простого. Бери такси. Вон оно. Такси всегда здесь».

На этих ее словах ко мне, медленно шурша по крупному красному гравию, подъезжает такси.

«А куда мне ехать? Ведь мне надо пожаловаться!»

«Скажи: в Министерство. Шофер знает».Эпизод 9

«Пристегнитесь», – говорит мне шофер.

(Я в Европе, – констатирую про себя с облегчением. – Русский сказал бы: накиньте.)

«Куда едем?» – шофер.

А вот это уже по-русски. Обобщение, принятое средь эскулапов и мусоров.

«В Министерство».

«О’кей».

Так где же я?.. В какой точке Земли?

Едем.

Дорога.

Никакая.

Всякая.

«И всё-таки, – затеваю я несвойственный мне разговор с шофером (неуклюжая форма благодарности), – это странно...»

«Что именно?»

«Сначала мне говорили, что до самой смерти буду там гнить. Я преспокойно вышла. Никто не преследует. Абсурд».

«Никакого абсурда.Они сейчас прибудут сюда».

«???»

«Пристегиванием ремня, только что, вы зажгли красную лампочку на контрольном реле тюрьмы. Так здесь устроено».Эпизод 10

Они приехали. Они сейчас будут избивать меня черными резиновыми дубинками. А потом зашвырнут в крытый кузов. И захлопнут дверцу.

Таксист ссаживает меня. Он дружески здоровается с ними.

Стороны перебрасываются свойскими репликами: как жена? а у тебя? а сын? а у тебя?

Они открывают кузов. Там лежат худые трупы в черных костюмах. Они складированы ровно, как поленья: голыми синими стопами – строго наружу.

И тут я пускаю в ход мой испытанный (а также: испытывающий) прием. Я начинаю отчаянно трясти головой.

Трясу головой – с огромной силой!

Сейчас отвалится!

И – о, счастье! Плотная студневидная сфера вокруг моего лба как бы слегка разрежается – и...

Сквозь ее прорехи – как сквозь порванную ткань – я начинаю видеть другую реальность.

Понимаю, что спала...

Что просыпаюсь...

Что сейчас, вот сейчас – проснусь.

Но понимаю также, что не хочу просыпаться.

Потому что – мне интересно!

Я хочу досмотреть свою жизнь до конца».Глава 4

Money, money, money...

и если в стену выходит окно

не сможешь долго в том доме жить

и если заметил в глазу бревно

не сможешь больше глаза любить

и если нашарил в колодце дно

не сможешь как прежде ту воду пить

и если тебе показали кино

не сможешь только зрителем быть

Как вам понравится такая сцена: дверь распахивается, в комнату врывается зареванная она, а реплика у нее при этом такая: сволочь!! О, какая он сволочь!! Что такое, что случилось? (Реакция встревоженного хора.) Он!! – вопит, воздевая руки к потолку, распатланная героиня. Одолжил мне тридцать рублей!! А когда я пересчитала их сейчас – оказалось – всего двадцать пять!! А отдавать-то надо – тридцать!! А ты понимаешь,ч т о мне пришлось для него делать, чтобы он одолжил мне деньги?!! Нет, ты представляешь, ч т о мне пришлось делать?!!