Зеркало для невидимки - Татьяна Степанова

— И фамилия его Разгуляев. — Колосов смотрел на фигуранта. — Ну, а кто же «попросил» его «отойти в сторонку»? Севастьянов? Ты ему это поручил?

— Там так запущено все не было. — Клиника усмехнулся. — Ни я, ни кто-то из моих не вмешивался.

Надобности просто не возникало.

— Надобность возникла. Аркана прикончили. А он все последние месяцы в кармане с собой «ствол» носил, так же, как ты вот. Только он носил заряженный. И я, грешным делом, думал, что это ты так его, Макс, напугал, что это от тебя за ваши прежние грехи с аммонитом он обороняться решил.

— С каким еще аммонитом, начальник? — Клиника улыбнулся грустно, а потом все так же грустно добавил:

— Я вот что тебе скажу, если бы то я был, этот придурок не то чтобы вытащить, даже подумать бы о своей «пушке» не успел. Но… Я уже пояснил, как ко всему этому теперь отношусь. Ну, что.., будете оформлять протокол свой?

Колосов достал из кармана «Макаров», взвесил его на руке… Жест что надо — пистолет, описав дугу, шлепнулся в бассейн. Булькнул, канул на дно. Это было, конечно, грубейшее нарушение закона. Вот так оставлять оружие (кстати, безномерное) они просто не имели права, однако… Не один Клиника понимал толк в «честной игре». И даже если она с его стороны сейчас была не такой уж и честной, быстро проверить они этого не смогли бы. Задержи они Консультантова за хранение огнестрельного оружия (иных улик на него ведь не было), все вопросы с ним пришлось бы решать в пожарном порядке в течение трех суток ареста.

— Не советую тебе пока куда-то отлучаться из Москвы, — сказал Колосов. — И вот что… Тут у вас аптечка найдется? Пластырь тебе нужен. А то сейчас секретаршу свою испугаешь. Есть в офисе секретарша-то? Вот, чудненько. Сейчас поедем навестим ее, заодно и документики на цирк и на все остальное глянем. Только пластырь нужен. А то подумают, что мы гестапо, измордовали тебя тут всего вконец, Клиника.

Впервые за всю их беседу он назвал его кличку.

Консультантов тяжело глянул на него, заворочался в кресле. Синие буквы татуировки словно ожили. «Сильно нравятся единственные глаза», эх!

Колосов был жестоко разочарован в фигуранте. Все эти шесть дней в неуловимом Клинике ему мерещился бандит, убийца, психопат (пусть даже так!), но одновременно и верный, влюбленный романтик. Одним словом, сильная натура. А перед ними предстал в этой бане просто деляга с темным криминальным прошлым, неуравновешенной психикой и дряблым телом. Колосов лишний раз убедился — до чего же обманчивы тюремные байки! Байки, выползающие из-за высоких заборов с колючей проволокой на волю, байки, так остро нуждающиеся в ярком персонаже, настоящем герое. Пусть даже этот «настоящий» и отъявленный злодей. Но если героя нет (а чаще всего так и бывает), байки эти, на удочку которых готовы попасться даже опытные корифеи сыска, просто выдумывают его. Как говорится — от фонаря.

Катя была тоже разочарована. Конечно, она представляла себе все совсем не так. Эту ночь в цирке, и вообще… В какую-то минуту она даже горько казнила себя: и зачем приехала, что за авантюра? Разве вот так что-то путное узнаешь про этих людей, про убийство? Разве вот так подойдешь ближе к нему?

Прогон номера окончился около часа ночи. Разгуляев отпустил (никто на сей раз никого не загонял) льва Раджу. И сам ушел по тоннелю из клеток. Он словно позабыл, что в пустом зале его ждет «корреспондентка». Убрался и Кох. Рабочие на манеже начали разбирать «централку».

Катя медленно спустилась по ступенькам амфитеатра. Что же теперь? Ночь. До Москвы из Стрельни ни одного автобуса. Метро вот-вот закроют. Такси?

Она порылась в сумке в поисках кошелька. Двор кочевья, несмотря на поздний час, был освещен, окна многих вагончиков тоже горели. Складывалось впечатление, что здешние обитатели очень мало дорожат отдыхом. Двери ангара в глубине двора были приоткрыты. Там стоял «бычок». Двое рабочих разгружали машину, таская в ангар охапками свежее сено. Двор пересек уже знакомый Кате фельдшер, тоже нырнул в ангар. И Катя тут же позабыла и свое разочарование, и желание поскорее убраться отсюда. Ей снова стало любопытно. Цирк был таким местом, что… Ну, кому, например, привезли такую гору сена? И отчего фельдшер, только недавно осматривавший Гошку, снова куда-то спешит в своем наспех накинутом белом халате?

— Извини, разреши мне пройти.

Катя обернулась. Илона Погребижская — в джинсах и футболке, светлые волосы заплетены в тугую косу, отчего ей сейчас дашь не больше девятнадцати, сгибаясь под тяжестью, тащит куда-то два полных ведра. Катя посторонилась, спросила:

— Помочь?

— Если хочешь. Спасибо, а то все руки оттянула.

Катя удивилась: блондинка, с которой они не были знакомы и ни разу еще не разговаривали, обращается с ней дружелюбно, по-свойски. Впрочем, наверняка ей известно, кто такая Катя. Слухи распространяются быстро: о чокнутой корреспондентке, слоняющейся по шапито даже по ночам, все тут уже, наверное, знают.

— Не видела, Липский там? — спросила Илона.

— Там ваш фельдшер. — Катя взялась за ручку ведра — оно было тяжеленным, как гроб. — Что это у тебя?

— Да сироп развела малиновый. В ларьке сегодня купила несколько брикетов. Вот, подружку свою хочу побаловать. Они ж, дураки, не понимают, у Линды с нервами не все в порядке после того, что тут в слоновнике было. А они ей витамины колоть! А она от уколов только хуже в панику впадает! О, черт, чуть не споткнулась!

Погребижская попала в выбоину на асфальте, сироп расплескался. Торопливый стук каблучков…

При свете фонаря Катя увидела, что на Илоне, несмотря на ее рабочий наряд, туфли на высоком каблуке. Белые туфли. Катя прикинула: миниатюрная Илона носила примерно тридцать пятый размер. И эти самые туфельки Катя вроде где-то уже видела. Однако, несмотря на миниатюрность, силой эта циркачка обладала почти мужской — тащить два таких ведра.

Катя и одно-то волокла еле-еле.

— А мне можно с тобой туда? — спросила она, робко кивая на полуоткрытые двери, откуда разило хлевом.

— Можно. Только стой в дверях. И заодно Липского покарауль. А то он всех от слоновника в шею гонит.

И Катя увидела тот самый слоновник. Пятен крови, как она ни осматривалась, слава богу, нигде не было. Фельдшер разговаривал с рабочими, они окончили разгрузку и все втроем куда-то ушли. Слониха вроде дремала (но дремала ли?) в углу стойла, изредка пофыркивая и звеня толстенной цепью, обвивающей ее круглую, как бревно, ногу.

Илона поставила свое ведро у брусьев барьера, вернулась к Кате и забрала ее ведро, потом безбоязненно проскользнула между нижними брусьями в стойло. К ней, как змея, потянулся серый хобот.

— Девочка моя маленькая.., красавица моя, напугали девочку… Ну, пей, Линдочка, это же так вкусно.

Смотри, как вкусно, — Илона зачерпнула пригоршню сиропа и протянула слону. Гибкий хобот осторожно коснулся ее рук, ощупал плечо. Слон вздохнул тяжело, печально, гулко. И было видно, что они с Илоной действительно друзья. Хобот скользнул в ведро, потом согнулся кольцом. Слон пробовал сироп. Илона поднялась на цыпочки и доверчиво погладила, потрепала огромное ухо, серое, как одеяло.