Зона затопления - Роман Сенчин

Прибыл на место уже в сумерках. Пока снимал мотор, брал тележку, закатывал лодку на стоянку, подоспел и паром.

С мотором на одном плече и рюкзаком на другом Алексей пошел к пристани. До города решил добираться с рабочими – за ними наверняка автобус приедет. Или с Ткачуком, с начальниками. Уж где-нибудь поместится…

Раза два приостанавливался – сорокакилограммовый «Нептун» давил плечо, – передыхал. Посматривал на паром; там было странно тихо и безлюдно – никаких признаков разгрузки.

Поднялся на деревянный настил, увидел сидящих на корточках мужиков. Начальство тоже было здесь, но сидело не на корточках, а на единственной скамейке. Даже команда парома торчала у ограждения. Многие курили. Молчали.

Алексей спустил рюкзак, потом, поддерживая левой рукой, поставил на доски мотор. Искал глазами Ткачука.

Не нашел, и, словно ледяная волна, окатила догадка… Все же спросил:

– А Алексей Михалыч где?

И рабочие, и начальники смотрели на него. Никто не хотел отвечать, брать на себя этот груз.

– Что случилось-то? – выдавил новый, уже лишний вопрос Брюханов.

– Там, на палубе, – сказал милиционер. – Захрипел и повалился. Сразу… Еще там, после Кутая…

Алексей сделал шаг к парому; мотор упал набок.

– Мы позвонили в скорую, в полицию, – добавил потребнадзоровский. – Не едут что-то до сих пор… Экспертизу сделать должны.

– Ну да, мало ли… Еще начнут таскать…

– Да перестань…

Брюханов вошел на скупо освещенную фонарем с рубки палубу и не сразу различил в обилии мешков лежащего Ткачука. Лицо его было прикрыто таким же черным мешком.

Остатки села Большакова – дома Марины Журавлевой и Масляковых, лесопильный заводик – держались до июля две тысячи двенадцатого года. Первыми сдались Масляковы – жена Александра Георгиевича, не представляя, как переживет здесь еще одну зиму, собрала самое необходимое и уехала к старшему сыну в Лесосибирск. Тайком уехала – муж и Дмитрий в это время были в Колпинске на очередном судебном заседании. Вернулись – на столе записка: «Больше не могу. Буду пока у Олега».

Александр Георгиевич, и так за последние два года заметно сдавший – еще бы, каждый день в таком напряжении жить, – после отъезда жены совсем расклеился, как-то весь рухнулся. Целыми днями сидел за большим столом на кухне, о чем-то все думал, думал. На вопросы Дмитрия поднимал растерянное лицо, взглядом просил повторить. И даже если сын спрашивал о чем-нибудь пустяковом вроде: «Есть будешь?» – отвечал с горьким выдохом: «Не знаю, брат, не знаю».

Дмитрий стал бояться оставлять его одного. А как не оставлять? Надо наблюдать за лесопилкой, за продуктами ездить в магазин возле колонии. Глаза бы не видели эту колонию, поселенцев, но куда денешься – остальное кругом все разрушено, сожжено… Мчался туда и обратно как угорелый, а в голове стучало: «Только бы не сделал чего с собой!»

Через полмесяца Дмитрий решил: отказаться от избы, получить квартиру. Повесил на воротах фанеру с надписью: «Не сжигайте! Уехали получать ордер»; повез отца в город, стали оформлять документы. Созванивались с матерью.

– Не хочу я в Колпинске этом проклятом! – кричала она. – Предлагали же Сосновоборск, вот пусть там и дают!

Дмитрий, смягчая, повторял слова матери сотрудникам дирекции по затоплению. Те с усмешкой пожимали плечами:

– Жилищный фонд в Сосновоборске исчерпан. Остался Колпинск, или вот в Богучанах еще полдома в резерве.

– Зачем нам Богучаны… Они тоже скоро под воду пойдут.

– Ну, это еще не решено.

– С нами тоже сколько лет не решено было…

Дмитрия перебивали:

– Так, давайте без прений. Мы не проектировщики. Берете двухкомнатную здесь? Комнаты большие, изолированные. Лоджии под стеклом. Новая планировка.

Дмитрий снова набирал мать, уговаривал согласиться на Колпинск:

– Родные места все-таки, мам…

– Тем более не хочу! Все напоминает… И все эти тут же – будут смотреть как на дураков.

– Да почему?

– А что – столько ерепенились, а в итоге к тому же знаменателю.

– Но что делать-то? Отец… – Дмитрий отошел в угол кабинета, – отец совсем… неживой совсем стал.

– Ну вот – довел себя! И меня чуть не довел. Разве бы я сбежала так… Поняла, что еще маленько – и всё…

– Это да. Но делать что теперь? И надо скорей решать – там дом без присмотра, лесопилка…

– Да гори она, эта лесопилка! – заплакала мать.

– Мам, успокойся… Двадцать лет нормально прожили благодаря ей…

– Нормально? В чужих углах теперь…

Дмитрий слушал задыхающийся плач, смотрел на скрючившегося на стуле отца, и его трясло от страха… Да, страшно, когда родители одновременно теряют не только силы, но и разум. Тем более в самый трудный момент. В тот момент, когда нужно объединиться и вместе решить…

– Мам, позови Олега.

– Олег на работе. Он – работает.

«В отличие от меня», – мысленно досказал Дмитрий.

Олег после школы поступил в речное училище, отслужил в армии, а после нее устроился в Лесосибирский порт. В тридцать восемь лет стал старшим сменным диспетчером; и сначала его жена, чуть что, просила: «Олега не трогайте. У него очень ответственная работа», а потом и остальная родня стала бояться отвлекать. Действительно, занервничает, что-нибудь напутает, и – под суд…

В тот день решения принято не было; Дмитрий отвез отца к Юрию, двоюродному дяде, который жил с давным-давно разведенной женой в одной квартире. Долго они сопротивлялись, судились, требуя каждый по отдельной хотя бы однушке, но в конце концов, боясь вовсе остаться без жилья, согласились поселиться вместе.

– Дядь Юр, можно батя у вас переночует? – попросил Дмитрий.

– Ну дак, конечно… Проходите. – Был дядя тоже словно крепко ушибленный. – Проходите… Только у меня кровать-то одна. Но ничего, разместимся… – Саш, – рассмотрел братана, – ты чего такой? – Глянул на Дмитрия: – Инсульт?

– Да нет вроде… Не знаю. – Про себя добавил: «Вполне реально. Так за дни перемениться…»

Стал сбивчиво рассказывать, что мать не выдержала, уехала к старшему, с лесопилкой все по-прежнему непонятно. Вряд ли удастся отстоять или получить компенсацию.

– Значит, переезжаете? – покивал дядя Юра.

– Что ж делать… Приходится. Видите как…

– А я не хочу, может! – вдруг вздернулся отец. – С какой стати?! Кто меня спросил? – И пошел из квартиры.

Как Дмитрий и не совсем настойчиво дядя Юра его ни удерживали, рвался на улицу. Повторял:

– Домой надо! Домой!