Замороженный мир - Дмитрий Емец

– Скверно, – покачал головой Сашка.

– Еще бы! Жизнь для меня навеки ограничена пятнадцатым сентября. Но есть и любопытные парадоксы. Например, если нам с тобой еще суждено сегодня встретиться, для тебя до момента этой встречи – пара часов, а для меня – несколько лет. Так что, думаю, сегодня я буду всем жутко надоедать!..

Сделав такое многообещающее заявление, Денис вдруг куда-то исчез. Его не было секунд десять, а потом он опять появился, но уже в другой одежде и с глубокой, почти зажившей ссадиной на щеке, которой прежде не было.

– Как ты прожил без меня эту недельку? Не скучал? Я тут сбегал в Москву и вернулся обратно. Навестил рогрика. Он же так называется, ты в курсе? Я вот теперь в курсе.

– И как выглядит эта тварь? – спросил Сашка.

– Такой осклизлый, полупрозрачный. Смотреть на него больно! Глаза жжет, но не как солнце, а как-то по-другому, словно через глазные яблоки на мозг давит. Сквозь бока этого червя видны эльбы, которых он пожрал. И люди, кстати, тоже. Отвратительная масса, проклеенная слизью. От этой слизи я и умираю. – Денис выпрямился, показывая, что не надо его жалеть. – А теперь хорошая новость! Не для вас, разумеется. Рогрик опустошил хранилища с эльбами и ползет к вашему расчудесному ШНыру!

– Ты нам поможешь? – Сашка подумал, что было бы здорово иметь такого союзника.

– С какой радости?! Меня вышвырнули из ШНыра! Вам плевать на всех бывших! Если ты вылетишь, то разом теряешь и друзей, и все!

Сашка хотел сказать, что Денис растерял всех друзей, потому что ушел к ведьмарям, но вспомнил, что и его особенно не навещали. Хотя пытались поначалу. Видимо, у всех обида устроена по одному сценарию. Обиженный человек – как недовольная собака: всех кусает, но втайне надеется, что его будут гладить, кормить и утешать. А его никто не гладит, потому что никому не нравится вечно терпеть укусы.

– Я тоже вылетел! – сказал Сашка.

Денис с недоверием уставился на него:

– Правда? Хм. Ты с чем-то слился?

– Я ударил новую закладку саперкой.

Денис рассмеялся:

– Прекрасно! Это будет продолжаться вечно! Я вдвойне рад, что рогрик уничтожит ШНыр!

Денис забрал со стола банку с рыбкой и исчез. Застывшие чиновницы начали слабо шевелиться. Сашка вышел в коридор. К нему устремился Рузя:

– Ну что? Подписали? Ты там долго сидел!

Сашка замотал головой:

– Неудобно было бумажки давать, там тетушки только что очнулись!.

– Вот осел! Так это ж даже лучше! – воскликнул Рузя, выдирая у Сашки бумаги и резво вкатываясь в кабинет. Не прошло и минуты, как он появился снова.

– Все печати на месте! Я гений! – радостно похвалился он.

* * *

Когда Рузя и Сашка вышли на улицу, то увидели огромный батон хлеба, который, гоняясь за голубями, пожирал их. Рузя оцепенел, а Сашка сказал:

– Фиа! Перестань! Что за больные фантазии?!

Батон выплюнул голубей, которые внутри его оказались живыми. Из-за дерева вышагнула Фиа:

– Как ты узнал, что это я?

– Да так, – сказал Сашка. – Интуиция!

Фиа смущенно коснулась его рукава:

– Я хочу попросить прощения. Я сильно подставила тебя с этой первошныровской защитой. Меня тоже подставили и сильно запугали, но это не оправдание.

Сашка махнул рукой. Глупо злиться на то, чего нельзя изменить. Вместе они дошли до электрички. В электричку Фиа садиться не стала. Осталась на платформе. Уезжая, Сашка видел через стекло ее короткие волосы – наполовину оранжевые, наполовину зеленые.

Рузя вздохнул, прижимая к животу рюкзак с шевелящимся дракончиком.

– Хорошая девушка! Печальная! – сказал он.

– Печальная? – переспросил Сашка, которому Фиа, напротив, показалась сегодня довольно веселой.

– Ну да. Я думаю, она в кого-то влюблена и очень несчастна! А что иногда смеется… Ну так что ж? Не рыдать же ей все время! – прозорливо заметил Рузя.

Сашка покосился на него и ничего не сказал. Рузя почесал живот, потом почесал дракончика через рюкзак, потом опять живот, чтобы никому не было обидно, и поехал в ШНыр хвастаться Афанасию и Кавалерии, что у них все получилось с документами.

Сашке же в ШНыр было нельзя. Простившись с Рузей на станции, он добрел до развилки полевых дорог. Одна дорога шла к Копытово и через него дальше, к ШНыру. Другая забирала правее и, огибая Копытово, уводила к тем поселкам, что постепенно становились новыми подмосковными городами.

По другой дороге можно было пройти и к изрезанному оврагами лесу – островку некогда дремучих, на древних морских песках стоящих рузских лесов, где в буреломе жили Гавр и его подруга. У Сашки не было четких планов на будущее. Просто находиться рядом со ШНыром, следить за гиелами, защищать, насколько сможет, ШНыр от опасностей. Если будет холодно – раздобыть для сараюшки железную печку.

Пока же он просто стоял, смотрел на обе эти дороги и думал, что вот как бывает. Вроде рядом идут дороги, а потом расходятся совсем. А поначалу кажется, что и разницы никакой нет, по какой дороге идти.

Рина никак не могла заснуть. Ей мешала Лара. Она бродила по комнате и все «звонькала» каким-то пашикам, сережикам, андрюшечкам. Все ее друзья была уже «обзвоньканы», некоторые даже по третьему кругу, а Лара все никак не успокаивалась. Рина уже в нее и подушку бросала, надеясь, что поможет, но не помогло. Лара подушку забрала себе как боевой трофей, а «звонькать» не перестала.

И вот Рина лежала и слушала Ларино «звоньканье». Ее удивляло, что Лара, с одной стороны, как будто никому не врет, а с другой – никому не говорит правду. Правда у нее какая-то ускользающая, причем даже и ложью ее нельзя назвать, потому что ускользает она и от самой Лары. Примерно такая же правда бывала у Оксы, когда она объясняла Вовчику, когда вернется.

«Ты выехала?» – «Да, да, да, давно выехала!» – «А вода почему в кране шумит?» – «Я голову мою, но я уже совсем на пороге!»

Так и Лара, еще находясь дома, могла сказать маме: «Я схожу в магазин!» Но из магазина ехала на выставку, с выставки – к подруге, от подруги – в кафе. Домой возвращалась так поздно, что метро по прямой еще ходило, но пересадки уже не работали. Однако и во лжи ее упрекнуть было сложно, потому что ведь и в магазин она заходила.