Крах «Грозы Вселенной» в Дагестане - Надырпаша Сотавов

Как свидетельствуют источники, выставлять подобные же воинские формирования и исполнять натуральные и денежные повинности должны были жители Табасарана, Рутула, Кюре и других областей Южного Дагестана. Так, например, именным шахским указом рутульским старшинам от 1154 г. (1741 г. р.х.), направленным в адрес Беки-бека, они ставились в известность, чтобы «собирали с жителей ежегодно по 1000 надири (монета), составляющих 50 туманов Тавризских, предоставили бы таковые деньги Дербентским начальствам непременно, а дербентские начальники обязываются записать в журнале копию сего документа, делают по оной каждый год раскладку приходской суммы и требовать ежегодно столько денег от старшин Рутула и получили бы от них таковые непременно».[618]

В другом указе на имя того же Беки-бека и рутульских старшин сообщалось, что они могут «оставить для себя из следующего с них 200 харваров провианта 20 харваров (харвар – 25 пудов), взамен тех баранов, которые переданы ими саркару нашему (саркар – прислуга) и 10 харваров передать в дом Сурхай-хана и остальные 170 харваров поручить под квитанцию Г-ну Султан-Алибеку Ахтынскому»[619].

«Повещеваем Вас, – предупреждал шах рутульского правителя Беки-бека в связи с передвижением своих войск, – что войско наше через 2 дня будет расположено для дневки между магалами: Кюринским и Табасаранским, куда вытребован Г-н Султан-Алибек. Доставите непременно к его лагерю баранов, приготовленных Вами в настоящее время для нас… Настоящую волю нашу исполните непременно».[620]

Жестокость завоевателей не знала предела. Воины шаха врывались в дома беззащитных горцев, отбирали последние пожитки. «А от персидского войска жителям такие наглые обиды и нахальства чинятца, что и описать трудно, – доносил Калушкин, – ибо последнее у них пограбили… В войске шаховом такое воровство завелось, что явно в домы входят и что под руки попадается нагло отнимают».[621]

Однако этими мерами шаху не удалось склонить к покорности мужественных горцев. Со всех концов Дагестана поступали сведения о неповиновении иранской неволе, отказе выполнять шахские приказы. Например, когда шах обратился в Унцукуль с предложением прислать к нему на службу за плату 300 воинов, ему ответили: «Не только 300 человек, но и одного человека не дадим, и когда помрем тогда будем твои».[622]Даже в Тарки – резиденции самого шамхала Хасбулата, послушно выполнявшего волю Надир-шаха, – жители отказались выдать провиант иранским войскам. Дело дошло до того, что шах вынужден был послать войска на помощь Хасбулату, осажденному восставшими кумыками. Вернувшийся после объезда своих подданных Сурхай также сообщил, что они «во удовольствовании его величества (шаха. – Н. С.) оказались ослушны».[623]Неповиновение иранским властям грозило перерасти в открытое восстание.

Народы Дагестана, как и другие народы Кавказа, испытавшие тяжкий гнет иранского владычества, все активнее шли на сближение с Россией. Как доносил в начале сентября 1741 г. костековский владетель Алиш Хамзин, шах направил послов в «Авары в такой силе чтоб мирной трактат заключить, и потом следовать бы на противников нашей веры гяуров, то есть на Россию, которые не склонились и ответ писали: те де нам не противники веры которые нас не разорят, те противны которые нас разорят ибо тавлинцы весьма возымели осторожность».[624]

Несмотря на эти неудачи, шах продолжал отправлять специальные отряды из Казикумуха в близлежащие лакские и аварские аулы, которым предписывалось набрать наемное войско для предостоящей операции, а в случае непослушания выслать жителей за пределы Дагестана в Иран. Но посланники шаха, как свидетельствуют источники, встречали решительный отпор. Например, посланный шахом в один из аулов отряд в течение 10 дней не мог овладеть им даже после прибытия семитысячного подкрепления. Жители этого аула нанесли шахскому отряду значительные потери, вырвались из осады и вместе с семьями, имуществом и скотом ушли в горы.[625]

Подобные примеры имели не единичный, а массовый характер. Обуславливалось это тем, что попытки шаха реализовать свои замысли вызвали повсеместное негодование, что повлияло на позиции местных владетелей, в частности уцмия Ахмед-хана: посланный шахом в Кайтаг для набора воинов и переселения местных жителей, он снова стал отходить от шаха, тайно готовясь к борьбе с иранцами.[626]

На наш взгляд, мотивы действий шаха в создавшихся условиях и причины, побудившие его ускорить поход, правильно вскрывает А.И. Тамай. «Занятый ликвидацией отдельных очагов сопротивления и осуществлением плана переселения дагестанцев в Иран, – пишет он об этом, – Надир не спешил с дальнейшим движением своей армии, ожидая прибытия аварского нуцала Мухаммед-хана на поклон. Естественно, что после того, как Надир одерживал «победу за победой», когда популярный на восточном Кавказе Сурхай-хан, а за ним Ахмед-хан перешли на его сторону и когда Дагестан в основном оказался почти покоренным, шах имел, казалось бы, основания не спешить с походом в Аварию. Именно поэтому явилось совершенно неожиданным для шаха сообщение вернувшегося из своих владений, пограничных с Аварией, Сурхай-хана, куда он был послан для вербовки воинов, о том, что местные жители, находясь под влиянием аварского хана, не подчинились Сурхай-хану. Разъяренный шах приказал войскам немедленно перебраться через казикумухский мост и направиться в Аварию».[627]

Создавшаяся ситуация настолько обеспокоила шаха, что он решил начать поход в Аварию, не обеспечив прочного тыла в Предгорном Дагестане. Подтверждение тому – неудачная осада крепости Калакорейш, от которой шаху пришлось отступить, взяв в аманаты 80 человек вместо затребованных 200. «Повелитель Востока, должно быть, не заметил этого подвоха, – иронизировал по этому поводу помощник Калушкина Василий Братищев, – или настолько был отягчен, что необходимо доволен оказался и таким ложным знаком покорности».[628]

Исходя из военно-политических соображений, продиктованных создавшейся ситуацией, 12 сентября 1741 г. Надир-шах начал поход, но с первых же шагов встретил упорное сопротивление. Не случайно в донесении от 16 сентября Калушкин подчеркнул, что «аварский де Усмей (нуцал Магомед-хан. – Н. С.), к которому и протчие де люди сообщились крепко вооружился и вход свою землю препятствует, уже персиянам от него нарочитой урон приключен».[629]Выражающееся в связи с этим Т. М. Айберовым сомнение в том, что десятилетний нуцал Магомед-хан не мог играть такой роли, вполне резонно,[630]но нельзя отрицать выполнения этих функций окружением хана и ослаблять их влияние в борьбе потив Надир-шаха.