Моя прелестная роза - Мэри Джо Патни

Розалинда все еще была в костюме Офелии, и его бросало в жар всякий раз, когда он смотрел на ослепительно сверкающую грудь в глубоком вырезе платья. На сеновале он смог разглядеть ее лучше, чем Луизу за долгие годы супружеской жизни. Даже сейчас он видел больше, чем когда-либо позволяла ему видеть Луиза.

Розалинда была не только дивно хороша собой, она еще и умела развлекать собеседника. Весь ужин она рассказывала занимательные истории из театральной жизни. Наконец, положив пилку, закончила очередной рассказ:

— Сцена была в самом разгаре, когда кот, который, если верить театральному распорядителю, отличался необыкновенно смирным нравом, проснулся и высунул голову из корзины. Мама затолкала его обратно и твердым голосом сказала: «Если ты думаешь, что мы играем „Дика Уиттингтона“[6], ты сильно ошибаешься. Сиди тихо». Стивен рассмеялся:

— Жаль, что я этого не видел. А что, в самом деле есть пьеса о Дике Уиттингтоне и его коте?

— Да. — Ее глаза заискрились. — Пьеса довольно посредственная, но я с удовольствием вспоминаю, как совсем еще маленькая играла кота.

Он представил ее себе в виде усатого длиннохвостого кота и опять рассмеялся. Очаровательная, вероятно, была картинка. Отставив кубок с вином, он отрезал несколько небольших ломтиков сыра.

— Не хочешь ли попробовать этого превосходного чеширского сыра?

Розалинда взглянула на него из-под томно приспущенных век:

— С удовольствием.

Нагнувшись вперед, он протянул ей ломтик сыра. Она взяла сыр губами, прямо из его пальцев.

— Сыр просто прелесть, — пробормотала она. — А ты сам не хочешь съесть кусочек?

— Пожалуй, я не прочь.

Она взяла ломтик и поднесла к его губам. Пальцы у нее были тонкие и сильные. Он чувственно обласкал их языком.

Она медленно отняла руку.

— Тебе не кажется, что тут слишком жарко?

— Может быть, убавить пламя в камине?

— У меня есть идея получше. — Она встала и повернулась к нему спиной. — Рядом со мной нет Джессики, поэтому тебе придется самому расшнуровать мне платье.

Ощущая сильный прилив крови, он встал и развязал узел в самом верху сделанной крест-накрест шнуровки. Даже без туфель она доставала головой до его носа. Ему нравилось, что она такая высокая и полнотелая, не то что хрупкая Луиза.

Но к чему вспоминать Луизу? Сравнивать этих двух женщин — значит не отдавать должного ни одной из них. Вытаскивая шнурок из петельки, он сказал:

— Это самое красивое свадебное платье, которое мне доводилось видеть. Просто жаль, что оно предназначено для такой жалкой плаксы, как Офелия.

Она усмехнулась:

— Я всегда думала, что это платье предназначено для королевы. Или для герцогини.

Когда он кончил расшнуровывать платье, оно распалось сзади надвое, открыв изгиб спины Розалинды. Кожа у нее была атласно-гладкой и походила своим теплым цветом на сливки.

Ей еще раньше понравилось, когда он целовал ее плечо. Теперь, нагнувшись, он слегка ущипнул ее затылок через поблескивающие волосы. Тихо вздохнув, она выгнула шею.

В надежде еще раз услышать этот — бесконечно милый — вздох он стал целовать ее шею и ласкать языком краешек уха.

Все ее тело пронзила томная дрожь.

— Оказывается… так приятно обходиться без услуг служанки, даже если эта служанка — твоя сестра.

— Моя единственная цель — доставлять тебе удовольствие, дорогая герцогиня. — Окончательно вытащив шнурок, он стянул с нее платье. Помогая ему, она, словно танцуя какой-то живой танец, ловко вывернула тело. При этом лиф и рукава закруглились вокруг ее талии. Чувствуя, что у него пересохли губы, он стянул тяжелое шелковое платье через крутые бедра. Платье с волнующим шорохом упало на пол, и она осталась в сорочке, чулках и подбитом ватой корсете, который обычно надевали под облегающее платье. Он обнажил ее правое плечо, чтобы целовать безупречную плоть.

— Я почти разделась, но мне стало еще жарче, чем было, — заявила она с чуть заметной улыбкой.

— Значит, надо раздеться совсем. — Расшнуровать корсет оказалось еще легче, чем расшнуровать платье. Он снял нижнюю рубашку и обнял ее за гибкую талию.

— Так и в самом деле гораздо лучше.

Она откинулась к нему спиной. Чудесный аромат ее тела сливался с густым ароматом роз. Боже! О Боже! Он взял в руки ее теплые упругие груди. Как большие сочные плоды, лежали они на его ладонях. На эту его ласку она отозвалась трепетным вздохом.

— Не слишком ли долго длится предвкушение? — спросила она глубоким грудным голосом, упираясь в него своими круглыми ягодицами. Он почувствовал сильное напряжение в паху.

Нет. Им остается слишком мало таких ночей, как эта. Но она права: в комнате слишком жарко. Стивен скинул камзол и хотел уже снять свой вышитый жилет, когда Розалинда повернулась и стала расстегивать пуговицы.

— Теперь моя очередь, ваша светлость, — поддразнивая его, сказала она.

Расстегнув последнюю пуговицу, она бросила жилет через плечо на диван, который стоял под прямым углом к камину. И стала легкими скользящими движениями поглаживать его плечи и грудь.

Его сердце учащенно забилось, каждое ее прикосновение находило в нем волнующий отклик.

Развязывая галстук, она восхищенно оглядывала его.

— Тебе просто не повезло, что ты герцог. Ведь ты мог бы сделать головокружительную карьеру в театре, играя бесстрашных героев. Зрительницы просто обмирали бы от обожания. Откинув скомканный галстук, она прохладными пальцами погладила его шею.

Схватив ее руку, он поцеловал ладонь.

— У меня нет никакого желания очаровывать неких безымянных воображаемых зрительниц. Достаточно, если я нравлюсь тебе.

Подняв на него затуманенные желанием темные глаза, она сказала:

— Ты мне очень нравишься, Стивен. Больше, чем все мужчины, которых я когда-либо знала.

Ее губы были невероятно пышными, чувственно возбуждающими. Он нагнулся, чтобы поцеловать ее. От нее пахло чудесным французским вином, которое она пила. Запах был сладковато-терпкий. Опьяняющий.

Завороженный ее бесконечно долгим поцелуем, он даже не заметил, как она раздвинула полы его рубашки и расстегнула бриджи. Затем через тонкую ткань белья погладила напрягшееся естество.

Он застыл в полной неподвижности, чувствуя, как стучит кровь в висках. Кровать была слишком далека, в противоположном конце комнаты. Он подхватил ее и отнес к стоявшему рядом, всего в двух шагах, дивану. Положив ее на потертую парчу, он лег рядом, охваченный безумием. Сколько еще раз они смогут быть вместе, вот так? Его жизнь и страсть подобны горящей во мраке свече. Вот-вот, ярко вспыхнув в последний раз, эта свеча погаснет. Сколько еще раз он будет гладить шелк ее золотисто-рыжих волос? Вдыхать таинственный, опьяняющий аромат ее тела? Чувствовать языком соль ее кожи? Сколько еще раз его кровь будет полыхать жарким огнем, который только она может погасить.