Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин

— Короче, джигит, вы с корешем, по ходу, мне солидные бабки весите. Родственница ваша потерялась, нарвалась на неприятности, а я ее, типа, отмазал. Причем не просто так, а, как говорится, не щадя живота своего… Видал? — Он повернулся в профиль, демонстрируя приличных размеров и устрашающей расцветки синяк на левой скуле. — Пострадал, сука, в бою за девичью честь. Так что, как ни кинь, за труды мне причитается. Обсудим?

Из-за угла прихожей послышалось отчетливое цоканье задвижки автоматного предохранителя. Незнакомец покосился в ту сторону, полунасмешливо приподняв бровь, и демонстративно принюхался. Он был выше среднего роста, уже не очень молодой, с серебром в коротко, почти под ноль, остриженных волосах, но подтянутый и крепкий, а главное, самоуверенный, как десяток солнцевских братков в одном флаконе.

Фархад Назмутдинов, друзья детства которого мало чем (кроме возраста, конечно) отличались от этого типа, почувствовал себя в своей тарелке.

— Что ты гонишь? — выпятив грудь, спросил он. — Какие бабки, ты кому предъявляешь? Ты, вообще, вкурил, с кем базаришь, тютя столичная?

— Я милого узнаю по походке, — не совсем понятно ответил гость и вдруг вызверился, да так, что даже чалившийся три года на лагерной шконке Фархад Назмутдинов по кличке Татарин вздрогнул и попятился. — Ты на кого хвост задираешь, шланг обрезанный?! Ты перед кем пальцы гнешь, гастролер поволжский? Что ты сепетишь, когда расклад ясный: ты мне — зелень, я тебе — твою бабу в целости и сохранности… Какие предъявы, что, сука, непонятно?!

Макшарип пришел на выручку заигравшемуся в крутого братка напарнику, молча выйдя из-за угла с автоматом в опущенных руках.

— Ну, так бы сразу и сказали, — мигом успокоился гость. — Я-то чего? Я — ничего! Баба, говорю, ваша у меня — родственница, говорит, заблудилась, говорит, а тут эти… ну, скины, в общем… Так я, вроде, заступился, помог… пострадал опять же — морду, вишь, расквасили, по уху отоварили, да и кулаки все об них, сволочей, поотбивал… Развелось их — шагу некуда ступить, хуже мусульман, ей-богу! То есть я, конечно, прошу прощения, мы вашу веру тоже уважаем… Короче, если по понятиям, мне за труды причитается — а что, разве не так?

— Там видно будет, что тебе причитается, — сказал ободренный поддержкой с тыла Фархад. — Ты как нас нашел?

— Один знакомый мусор наколочку подсеял, — заявил бритоголовый. — Из здешнего отделения, капитан Дзакхиев, слыхали? Сказал, к нему приходил знакомый, искал сестру, Залину Джабраилову… Только, братва, я что-то сомневаюсь, что она ваша сестра. Может, я, в натуре, не по адресу? Стремно у вас тут как-то, и сами вы какие-то неласковые… Порулюка я, пожалуй, восвояси, пока к вам сюда и вправду ОМОН не нагрянул. Мне с вами по одной статье задаром под раздачу идти не резон, я — человек православный, мирный, да и дел у меня воз и маленькая тележка… Ну, чего, чего? — спросил он, глядя мимо Фархада.

Татарин оглянулся. Макшарип стоял на прежнем месте, но автомат в его руках смотрел уже не в пол, как раньше, а прямо на бритоголового. Фархад из предосторожности отступил в сторону, поближе к двери спальни, где до этого жила Залина, рассчитывая нырнуть туда, если окончательно свихнувшийся на почве злоупотребления курительными смесями дагестанец вдруг откроет огонь.

— Девушка где? — глядя на гостя через рамку прицела, спросил Макшарип.

— Да тут, недалеко, — с готовностью ответил бритоголовый.

— Говоришь, заблудилась?

— Это не я, это она говорит, — поправил гость и с громким шмыганьем утер кулаком нос. Костяшки пальцев у него действительно были ободраны и припухли, а на фалангах синели не до конца сведенные татуировки в виде перстней, свидетельствовавшие, как минимум, о трех отсидках. — Говорит, вышла за этой, как ее… ну, чем ваши бабы волосы красят!

— За хной, — ровным голосом подсказал Макшарип, продолжая держать его на мушке.

— Ну, я же и говорю, за ней! Нашла, понимаешь, восточный базар… Пошла и заблудилась, а тут еще эти скины… Вы, братья, все-таки поаккуратнее, тут вам не Кавказ и не Турция какая-нибудь, а Москва. Это ж надо было додуматься — выпустить девчонку из дома одну, да еще и в этом вашем платке! Если б не я, ее бы на куски порвали за этот платок! А вы вместо «спасибо» в меня стволом тычете…

— Драться где научился? — спросил Фархад, которому не понравилось, что напарник перехватил инициативу.

— Ну, так, жизнь — она еще и не такому научит! Сперва спортом занимался, потом в ВДВ служил, в Анголе с тамошними чернозадыми мартышками воевал. Потом зона, а там без этого дела никак. Прожить, конечно, можно и около параши, но разве это жизнь?

— А сел за что?

— Да за это же и сел. Сунул одному в табло, да, видать, попал по голому месту — он возьми да и перекинься. Вот и сел… Второй срок уже на зоне припаяли, и пошло, и поехало…

Фархад, усмотревший в этой истории сходство с собственной трудовой биографией, машинально кивнул. Перед ним стоял типичный браток, на всю оставшуюся жизнь застрявший где-то в начале девяностых и, кажется, вполне довольный своим положением. Во всяком случае, жаловаться на недостаток финансовых средств ему явно не приходилось: костюмчик на нем был дорогой, часы швейцарские, туфли модельные, да и «БМВ», на котором, по слухам, разъезжал этот субчик, тоже, разумеется, не был подобран на помойке.

— Чем сейчас промышляешь?

— У депутата в помощниках. — Бритоголовый сунул правую руку за пазуху. — Спокойно, спокойно! — воскликнул он, увидев, как угрожающе шевельнулся направленный на него ствол автомата. — Это просто ксива, во, гляди…

Фархад внимательно изучил протянутое ему удостоверение.

— Помощник депутата Государственной Думы, — прочел он вслух и вернул бритоголовому корочки. — Что ж ты, при такой-то должности, по квартирам побираешься?

— Ты полегче на поворотах, — насупился бритоголовый, — а то я тебе живо напомню, что наши с вашими на Куликовом поле сделали. Кто тут побирается? Мне твоих бабок на сигареты не хватит, но порядок во всем нужен, и в этом деле тоже. Ну, допустим, приведу я ее так, задаром, и что получится? Ты мне, во-первых, должен будешь — не деньги, так услугу, а это еще хуже. А во-вторых, начнешь голову ломать: а с чего это он такой добрый да бескорыстный, с каких это пор москвичу бабки без надобности? Вот и выйдет, что за мои труды ты на меня же волком смотреть станешь, а кореш твой, чего доброго, в спину мне шмальнет и будет доволен: нет человека — нет проблемы… Правильно я излагаю, джигит? — обратился он к Макшарипу, засовывая в карман удостоверение помощника депутата.

Вместо ответа Макшарип снова поставил автомат на предохранитель и молча удалился на кухню, неся его в опущенной руке, как палку, волоча ноги и сильно сутулясь. С кухни послышалось чирканье бензиновой зажигалки, и смолистый запах конопли заметно усилился.

— «Афганка», — потянув носом, с видом знатока и не без зависти констатировал помощник депутата. — Отборная, сука! То-то я гляжу, что он, вроде, не в себе. Думал, точно завалит, как лося.