Прочь из города - Денис Ганин

момент послышался стук как будто бы в их дверь. Лена не сразу поняла это, потому что стук был негромким.

«Вероятно, послышалось», — подумала она, тем не менее, замерев и стараясь дышать как можно реже и тише.

Прошло несколько секунд, прежде чем она ясно услышала новый, такой же негромкий, но хорошо различимый стук.

Лена быстро скинула с себя одеяла и также быстро опустила ноги на пол, переводя всё своё тело в положение сидя. Она тут же постаралась перестать создавать какой-либо шум и стала вслушиваться. От напряжения у неё даже приоткрылся рот. Но слышала она только дыхание детей, механическое движение шестерёнок часов да стук собственного сердца. Причём стук сердца заметно превалировал. И никаких посторонних звуков.

«Неужели это к нам? Но кто? Зачем? Что им понадобилось?» — вопросы стали одолевать её один за другим. Не находя на них ответов, она стала терять самообладание.

Лена опять перевела свой взгляд на лежащих рядом детей. Мальчики ничего не слышали и продолжали лежать в полудрёме с закрытыми глазами. Нет, они не могли стучать, это исключено.

В этот момент Паша громко вздохнул и стал поворачиваться на месте. Лена машинально схватила его за коленку поверх одеяла.

«Тише, Пашенька, замри… ну, не вертись пока, пожалуйста, потерпи немного», — так и хотелось сказать Лене.

«Кто же это может быть? — Алёша не может, у него с собой должны быть ключи. Может быть, кто из соседей? А может, это и не нам стучат вовсе? Может, это им, соседям? Поэтому и негромко так».

И вдруг опять постучали. Теперь сильнее и настойчивей. Теперь уже точно в их дверь.

«А вдруг… вдруг это те, о которых вчера говорил Алёша? Те, кого он наблюдал через окно. Те… уголовники. Нет! Только не они! Только не они! Пожалуйста!.. Господи, пожалуйста, помоги! Господи, защити! Только не они!»

Лена обхватила голову и уши руками, опустила грудь на колени и стала читать молитвы: те, что знала, что помнила с детства.

«Господи, Отче наш, иже еси на небеси, да светится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земли яко на небеси…», — Лена прервала молитву, ослабила руки и снова стала вслушиваться, интуитивно, даже на каком-то высшем уровне сознания, надеясь, что Господь её услышал и сделал так, как она больше всего сейчас хотела, — заставил прекратиться стук и убрал источник его происхождения.

Тишина. Наконец! Долгожданная тишина, вожделенная. Стук прекратился. Целая минута тишины!

«Господи, спасибо!.. Господь, Вседержитель, благодарю тя, да услышал Ты мя», — на глазах Лены навернулись слёзы, она стала истово креститься.

«Богородица-дева, благодатная Мария, радуйся, Господь с тобою! — Ленины губы стали уже шептать слова вслух, на её лице засияла просветленная улыбка. — Богородица-дева…»

И вдруг! Опять всё тот же стук. Громкий, непрекращающийся, постоянный, сводящий с ума, доводящий до безумия, до умопомрачения. Стук. Стук. Стук. Всё громче и громче, громче и яростней.

«Что же это? Как же это?» — только и успела произнести про себя она, как страх и ужас снова вернулись, подкатили к сердцу, парализовали волю, смешали мысли, сковали руки и ноги, горло, дыхание, ударили в живот. Животом она почувствовала свой позвоночник, весь, до самого копчика. Сфинктер прямой кишки сжался, а пальцы на ногах скрючило так, что ступни стало разворачивать вовнутрь. Руки заломились в локтях и сложились крестом на груди. Дыхание стало громким и беспорядочным. Маятниковыми движениями Лена стала раскачиваться всем своим телом вверх-вниз, к коленям и обратно, по кругу, снова к коленям и обратно, снова по кругу. Глаза и рот сжались так, что брови, казалось, встретились с щеками, а зубы — до скрипа, до самого треска в челюстях. Ещё немного, и она закричит…

И вдруг… голос… Голос привёл Лену в чувство. Чей-то неразличимый, но не её собственный, это точно, и не детей. Голос, почти не слышимый — донёсся до неё. Оттуда, из глубины сознания, из самого её сердца. Донёсся и… успокоил, расслабил все члены и мышцы, как самый сильный наркотик. Она обмякла, остановила движение телом. Руки, как плети, повисли. Нижняя челюсть опустилась, высвобождая выдох наэлектризованного углекислого газа.

Она всё ещё не понимала, чей это был голос: женский или мужской, грубый или ласковый, властный или покорный, настолько стремительно он прозвучал и столь же быстро смолк. Раз — и всё. И нет его больше. Стих. Исчез. И стук в дверь тоже исчез, оборвался.

Лена внезапно вышла из оцепенения. Голос. Да, это голос вывел её из этого состояния. Голос. Голос заставил её подняться и пройти в коридор. Голос. Голос повелел подойти и прижаться ухом к двери. Голос. Голос открыл ей уста и выпустил из них слова.

— Кто там? — робко спросила Лена, подчиняясь невидимой силе голоса, чарующей магии, глубинному инстинкту, — кто там?

— Леночка, открой, девонька моя. Это мама.

— Мама…

В глазах у Лены потемнело, тело больше её не слушалось. Ноги подкосились, сознание и силы покинули её, и Лена рухнула на пол.

— Доченька, доченька моя, это я, мама. Я приехала… ну что же ты не открываешь… это же я, — слова Ларисы Вячеславовны стали тонуть в плаче, захлёбываться в слезах. Теряя силы, она сама сползла на колени, упираясь ладонями и щекой в дверь Ропотовых, и стала рыдать в голос, целовать и гладить дверь, как если бы она целовала и гладила сейчас Лену.

«Вы живы, вы живы, я нашла вас, я дошла, я смогла… Господи, спасибо тебе, Господи, верую… Ты есть, я знала, я всегда это знала, я верила… Господи… деточки мои родные, живы…», — произносила она сквозь слёзы и всхлипы.

Глава XXXV

Вскоре после того, как кровь перестала течь из носа Жаркынбая, в коморку вернулись два других киргиза. Лицо одного из них, того, что всё время держал свою руку другой рукой, что-то нашёптывая, было неестественно белым.

Эти двое были страшно удручены и раздосадованы, если не сказать больше. Мало того, что им не удалось поймать ни одной собаки и ни одной кошки, так им ещё и самим здорово досталось. Поэтому разбитый нос их товарища, как в прочем, и причина этого, совершенно не привлекли их внимания. Да об этом уже никто и не вспоминал.

Дело в том, что та собака, которую они выследили уже в конце охоты, оказалась на удивление сильней и проворней их двоих. Пока Нурданбек приманивал её костью такого же бобика, держа кость в руке, Туратбек должен был размахнуться и ударить собаку по хребту отрезком дюймовой трубы, которая уже