Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения - Дэмион Сирлз

Рёмер организовал конференцию в Германии с Роршахом в роли главного докладчика, чтобы дать ему возможность познакомиться с зарубежными коллегами и поделиться своими новыми идеями. Провести ее планировалось в начале апреля 1922 года, ближе к Пасхе. 27 января Роршах написал Рёмеру, что не будет участвовать: «Я снова и снова думал об этом и в конце концов решил, что будет лучше остаться дома. Это большое искушение, но сначала я хотел бы обрести чуть большую уверенность насчет некоторых аспектов, — многое на данный момент еще нестабильно. Конечно, всегда будет что-то, находящееся “в процессе разработки”, даже если я проработаю над этим еще сто лет, но есть несколько вещей, которые по-настоящему меня беспокоят, и я не могу освободиться от этих интровертных колебаний, что бы я ни думал об их природе». Он хотел ознакомиться с исследованиями других людей и был особенно нерешителен в том, чтобы делать какие-либо заявления о тестировании способностей, на чем настаивал Рёмер. «Прости меня, — писал Роршах, — и, будем надеяться, что скоро появится другая возможность».

Март 1922 года был холодным и снежным. Весенние снежные бури покрыли Швейцарию белым саваном, особенно в гористой местности вокруг Геризау. В воскресенье 26 марта у Роршаха был выходной, и они с Ольгой отправились в Санкт-Галлен, чтобы посмотреть постановку «Пера Гюнта» Ибсена. Наутро Герман проснулся с болью в желудке и легкой лихорадкой. На следующей неделе он умер.

Ольга сказала, что из-за болей в животе не стоит беспокоиться, — друзья Германа осуждали ее за это даже десятилетия спустя. Недалекий доктор Коллер сказал то же самое: всего лишь боль в животе, само пройдет. Вызванный из Санкт-Галлена врач, доктор Цолликофер, решил, что причина — камни в желчном пузыре, и порекомендовал пить побольше жидкости. Бен-Эшенбурги видели, как в течение той недели Роршах ходил по коридорам, согнувшись почти пополам. «Что-то серьезно не так», — сказал он, но Ольга отказалась что-либо делать. Она думала, что это отравление никотином, — с Германом такое уже случалось раньше, и он испытывал настолько сильную боль, что ему приходилось держаться за перила, чтобы не упасть с лестницы. Незадолго до этого домработница Роршахов обожгла палец и не могла заниматься домашними делами, поэтому Ольга заставила Германа делать это. У прислуги началась инфекция, и девушку пришлось госпитализировать, что привело к конфликту Роршаха с врачом, поэтому Герман сейчас не хотел вновь беспокоить его. Марта Шварц, опытная медсестра, с которой дружил Роршах, уехала из Геризау; более сорока лет спустя, все еще опечаленная трагическим событием, она настаивала, что если бы она была тогда в Геризау, Роршах не умер бы.

В конце концов Ольга вызвала из Цюриха Эмиля Обергольцера, который поспешил в Геризау, взяв с собой врача Пауля фон Монакова, сына того самого доктора Константина фон Монакова, который не смог спасти отца Германа, Ульриха. Обергольцер сразу понял, что у Германа аппендицит, и вызвал из Цюриха хирурга, но из-за снежных буранов тот заблудился и вместо Геризау приехал в город, находившийся на расстоянии пятнадцати миль. К больному он прибыл с опозданием и уставший, — существенная задержка в сложившейся ситуации. Герман стонал в уборной, за окном продолжал падать снег. Скорая помощь доставила его в больницу в 2:30 ночи, уже полумертвого. Он скончался в операционной в 10 утра 2 апреля 1922 года от перитонита, вызванного разрывом аппендикса.

Ольга написала Паулю в Бразилию, сообщив шокирующую новость и подробности последних дней Германа:

«Он неожиданно сказал мне: “Лола, я не думаю, что выживу”… Он говорил о своей работе, своих пациентах, о смерти, обо мне и нашей любви, о тебе и Регинели, его дорогих людях! Он сказал: “Попрощайся с Паулем вместо меня, я так хотел бы его увидеть”, — и зарыдал, когда сказал это, а потом: “В каком-то смысле это прекрасно — покидать мир в середине жизни, но это горько”. “Я сделал свою часть, теперь пусть другие сделают свое” (он имел в виду свою научную работу)».

Из ее писем становится ясно, что даже на грани смерти Герман доверял чужим мнениям о себе больше, чем своему собственному.

«Он сказал мне: “Скажи, каким человеком я был? Знаешь, когда живешь свою жизнь, не очень задумываешься о душе, о себе самом. Но когда умираешь, хочется это знать”. Я сказала ему: “Ты был благородным, верным, честным, одаренным человеком”. Он: “Клянешься?” “Клянусь”, — сказала я. “Если клянешься, то я в это верю”. Затем я привела детей, он поцеловал их и попытался посмеяться вместе с ними, потом я увела их прочь.

Внимание, которое мы ему оказывали, помогало Герману чувствовать себя более свободно и уверенно. Но он все еще вел себя скромно и просто. Он даже выглядел лучше! Освеженный, в хорошем настроении. Я всегда говорила: “Мой красавчик-муж! Знаешь ли ты, какой ты прекрасный, симпатичный человек?”, а он лишь смеялся и отвечал: “Я рад, что я такой в твоих глазах, мне неважно, что думает кто-либо еще”».

Она писала о его радости отцовства, как после «столь многих потерь, которые Герман перенес, когда был молод, он хотел дать своим детям “золотое детство”, и он мог это сделать благодаря своему яркому уму и прекрасному характеру». И, что бы она раньше ни думала о работе Германа, теперь, снедаемая виной за то, что недостаточно его ценила, когда могла, она сформировала образ мужа и пронесла его вплоть до самой смерти, которая настигла ее сорок лет спустя:

«Ты знал, что он был новой, поднимающей голову силой в науке? Его книга вызвала переполох. Люди уже работали по “методу Роршаха”, говорили о “тесте Роршаха” и об изобретенных Германом первоклассных блестящих идеях новой психологии… Его друзья-ученые сказали, что его смерть была невосполнимой утратой. Он был самым талантливым психиатром в Швейцарии! Он поистине был высокоодарен, я это знаю. В последнее время он просто фонтанировал новыми идеями и мыслями, он хотел включить в свою теорию абсолютно все…

Я чувствовала, что мы стоим прямо на пороге лучшего будущего, — а теперь он ушел».

Оскар Пфистер, который оставался другом и соратником, «пораженным» способностями Роршаха, написал 3 апреля Зигмунду Фрейду, чтобы сообщить, что «вчера мы потеряли нашего самого способного аналитика, доктора Роршаха. У него был на удивление ясный и оригинальный ум, он страстно желал анализировать сердце и душу, а его “диагностический тест”, который, возможно, лучше назвать анализом формы, работал просто восхитительно». Он описал личность Роршаха и попытался в последний раз вступиться за его тест: «Всю свою жизнь он был бедным человеком, но человеком гордым и честным, обладавшим замечательными качествами натуры. Его смерть — огромная потеря для нас. Можете ли вы сделать что-нибудь для внедрения его поистине чудесной системы тестирования и придания ей большей убедительности? Она определенно сослужит огромную службу психоанализу».

В два часа дня 5 апреля, в еще один непогожий день, Герман Роршах был наскоро похоронен на цюрихском кладбище Нордхейм. Ольга сказала Паулю: «Я не хотела оставлять его в Геризау. Цюрих был “нашим городом” во всех смыслах. Это город нашей любви, пусть же теперь он покоится здесь!» Пфистер провел церковную службу; Блейлер, хоть и не всплакнул ни разу, назвал Роршаха «надеждой целого поколения швейцарской психиатрии».