Завтра мы будем вместе - Галина Врублевская

Я слышала, что закон охраняет права психически неполноценных людей. Но видно, бессовестная опекунша нашла способ, как их обойти. Моему возмущению не было предела. Неужели такое возможно не в кино, не в книге, а в жизни? Я все еще не могла понять, какие порядки властвовали теперь в моей стране. Как муха, попавшая в суп, я трепыхалась в личных проблемах, не ведая, что происходит вокруг. Но с каждым днем мой личный мирок все теснее переплетался с большим миром. Неужели дорогой мне, беспомощный человек оказался жертвой наглых махинаций?

Наконец тетя Катя перестала рыдать, развязала свой узел, вытащила оттуда потрепанную сумку без ручек и протянула ее мне:

— Посмотри, Катенька, здесь все мои бумаги.

Тут и направление на новую квартиру, только я не разберу, куда ехать.

У меня будто камень упал с души. Оказывается, я не так поняла тети-Катин рассказ, совсем плохо подумала о людях. Жилье ей выделили, но она не может его найти. Я взяла сумку и со вниманием переворошила пачку справок, рецептов, каких-то записок. Однако никакого ордера или другой бумаги, связанной с новым местожительством, там не было. Направление было только одно: в психбольницу, да и оно было датировано прошлым годом.

Предстояло обдумать, как поступить с бездомной. А пока я отвела ее к раковине, вымыла ей лицо прохладной водой, вытерла и усадила пить чай. Я поняла, что идти ей сейчас некуда, и временно решила оставить у себя. Я расчистила угол в тупике коридорчика и втиснула туда раскладушку. Под нее мы запихнули и узел с немудреным скарбом несчастной. Поняв, что я ее не прогнала, тетя Катя плюхнулась на раскладушку, как в гамак, и по-детски радостно стала раскачиваться на ней. Старые пружины заскрипели под ее грузным телом. Тетя Катя, казалось, была на вершине счастья. Как быстро происходит смена ее настроений, подумала я, у нормальных людей так бывает редко. Тут же она вновь нахмурилась, вспомнила, что ей надо на работу, два дня пропустила. Юра, ее хозяин, будет ругаться. А Юра тоже хорош: его ходячая реклама два дня отсутствует на работе, а он даже не заехал поинтересоваться, что с ней. Наверное, взял на ходу первого попавшегося безработного и надел на него фанерный домик.

После завтрака мы с тетей Катей вышли из дому вместе. Я проводила ее до пристани и передала с рук на руки Юрию. Заметила, что надо быть внимательнее к своим работникам. Но Юру мало интересовали беды этой женщины, он и взял-то ее, уступив просьбе матери. Маргарита Алексеевна удостоила меня небрежным кивком. Лед в наших отношениях был сродни арктическому. После расстроенной свадьбы она решительно вычеркнула меня из жизни сына и своей собственной жизни.

Мое возвращение в город обеспокоило ее, а каждое появление пугало: ей казалось, что я еще имею виды на Юру.

Однако, услышав рассказ тети Кати, Маргарита Алексеевна схватилась за голову: "Что творится!

Какое беззаконие!" Она погладила дурочку по спине, потом обратилась ко мне. На этот раз голос ее немного смягчился.

— Спасибо, Екатерина, за содействие нашей горемыке. Я бы хотела выслушать от тебя подробности и обсудить, как нам быть дальше, как помочь больной. Но скоро наш катер отчаливает. Может, прокатишься, а после рейса вернемся к разговору?

До начала моей смены в сосисочной было еще много времени, и я согласилась. Последний раз я каталась на экскурсионном катере еще в детстве. На воде я отдохнула душой от пережитых в это утро волнений. Заодно увидела Маргариту Алексеевну в работе. Она артистично, широким жестом правой руки указывала на здания, мимо которых мы проплывали.

Слово за слово выстраивала вязь своего рассказа, на ходу отстреливая ответы на хитроумные вопросы.

Было очевидно, что Маргарита Алексеевна, хоть и поздно, нашла свое призвание. Ее выступление было бы еще эффектнее, если бы не прерывалось то и дело кашлем. Вынужденная пауза обрывала нить ее рассказа, пропадал и пафос в ее повествовании. Видно, близость воды и холод плохо влияли на ее горло. Оно было замотано теплым шарфом. Неожиданно меня охватила грусть, мне стало жаль эту стареющую женщину. Сейчас я прощала ей заносчивое поведение и чувство превосходства, которое она неизменно пыталась выказать перед людьми. Она, как и все, была подвержена хворям и возрасту.

Катер медленно проплывал по каналам и рекам — водным артериям города, как образно назвала их Маргарита Алексеевна. Через час, совершив незаметный круг, катер причалил к пирсу уже с другого конца. Пассажиры сошли на берег, а мы с моей несостоявшейся свекровью спустились в каюту. Пока она прихлебывала горячий чай из термоса, я рассказала ей все, что знала об истории тети Кати. Она внимательно меня выслушала, еще раз похвалила за содействие. Потом неожиданно сменила тему:

— Я слышала. Катя, у тебя есть сын. На жизнь вам хватает? Я могу поговорить в одном месте, там уборщица по совместительству требуется.

Я вежливо поблагодарила и отказалась. Моя работа выматывала меня до отказа, но жаловаться на трудности я не стала. Я взглянула на часы — мне было пора двигаться. На мосту у Невского проспекта я вновь увидела тетю Катю с фанерным домиком на плечах. Она громко и жизнерадостно призывала гостей и жителей города совершить водное путешествие. Мегафон усиливал ее призыв. Я остановилась, дружески обняла ее и напомнила, где лежит ключ от квартиры. Вечером ей предстояло хозяйничать без меня.

* * *

В кафе меня ждали привычные обязанности. Вечернюю смену я любила больше дневной. В перерывах между обслуживанием столиков я выступала с сольными номерами. Это была небольшая сцена, и все же я получала удовлетворение — так любитель пения бывает доволен, выступая даже перед домочадцами за праздничным столом. Никаких балетмейстеров в этой забегаловке не было, но у меня появился личный постановщик — баба Наташа, как ее звали в сосисочной. Она поступила в заведение одновременно со мной на должность посудомойки. Прежде баба Наташа была научным сотрудником в каком-то музее, изучала театральные декорации. Но пошли сокращения, и ее отправили на пенсию, лет ей было немало. Маленькой пенсии не хватало на жизнь, да и дома одинокой пенсионерке было скучно. Баба Наташа вначале просто поглядывала на мои выступления из окошка моечной, а потом решилась дать мне несколько советов. Следуя ее замыслу, я сшила костюм Золушки. Вначале я выбегала в затрапезной серой накидке. Затем распахивала ее, красивым взмахом сдергивала с себя и выворачивала эту убогость наизнанку. Она превращалась в сверкающий блестками богатый наряд. Тут же появлялся принц — его роль исполняла одна из наших девушек. Несколько танцевальных движений — и я снова раздевалась. В итоге оставалась в одном купальнике, горестно прижимая к груди хрустальную туфельку — старый тапочек, обшитый белыми кружевами. Я пробегала с этой туфелькой между столиками, и желающие подкладывали в нее небольшие купюры. Потом мы вновь объединялись с принцем в танце, и на этом наш парный номер заканчивался. После окончания нашего номера девушка-принц сразу убегала домой — там ее ожидала прикованная к постели мать. Я немного задерживалась: помогала бабе Наташе домыть посуду.

Физическая работа бывшему искусствоведу давалась нелегко. Затем мы закрывали бар, ставили его на сигнализацию и выходили через черный ход в темноту двора. Баба Наташа забегала в соседний подъезд — и через пять минут была уже дома. А я, вздрагивая от каждого шороха, быстро выходила на улицу и шла до ближайшего угла, где меня ожидало заказанное такси.