Дорога в Гарвард и обратно - Лана Барсукова

в дебатах, ей не хватало умных слов, это была не ее стихия. Однако тот комок горячих чувств, который нарастал в ее груди, требовал выхода. Не в силах себя сдерживать, Лика произнесла дрогнувшим голосом:

– Мы же здесь зачем-то собрались. Ну мы, все вместе. Я, ты, Вуки, а еще Зара с Эдиком. Не только же ради диплома. Гоша, ты сам подумай! Да я диплом и в Беларуси могла получить, даже красный! Мы же здесь ради чего-то большего встретились, может, ради того, чтобы что-то понять, чтобы ничего не порвалось…

Лика махнула рукой на весь этот несовершенный мир, который нуждается в словах, когда и так все ясно. Гоша кивнул. Ему было достаточно услышанного.

От такого накала чувств всем стало немного неловко. Гоша решил понизить градус и резко поменял тему.

– Ты на роликах еще катаешься? – спросил он.

– Я-то? Нет больше роликов.

– Почему?

– В гребца врезалась. Такой шкаф, что не объедешь.

– И что?

Лика махнула рукой.

– Гребец ябедой оказался. Нажаловался тренеру, тот ролики конфисковал.

Гоша взорвался смехом. Это было такое родное: ябеда, нажаловался – как в детском саду. Он не удержался и обнял эту славную пловчиху, на оптимизме которой они все паразитировали.

– Лика, я тебя люблю, – Гоша подмигнул Вуки.

Вуки щурился как кот на масло, зная, что оно только его.

Глава 45. Удивительное открытие

Гоша вспомнил, что уже несколько дней не звонил маме. Это легко объяснить. Не до того было. А вот почему мама не звонила? Как бывший преподаватель, она оставалась «человеком говорящим». Не любила писать, не умела рисовать, но зато нуждалась в проговаривании всего, что с ней происходит. Может затосковала без него? Или впала в депрессию? Хотя проще было пожарить лед, чем представить маму в депрессии.

За изобретение вотсапа Гоша выдал бы Нобелевскую премию. Причем премию мира. Бесплатные звонки прошивали пространство, и человек, уехавший за океан, был в курсе всего, как будто вышел в соседнюю комнату.

– Мам, привет!

В трубке слышался какой-то шум.

– Гоша? Черт! Тут сосед стену перфоратором сносит! – кричала мама. – Я тебя почти не слышу. У тебя все хорошо? Ты кушаешь нормально? Овощи обязательно! Примерно сорок процентов рациона должны составлять овощи! Чтоб ему пусто было! – Это уже предназначалось соседу.

– Мама, я перезвоню. – Гоша повесил трубку.

Соперничать с перфоратором глупо. Он вспомнил соседа по московской квартире, худого и мрачного. Тот вечно что-то перестраивал в своей однушке. Наверное, пытался сделать из нее двушку. Гоша подумал, что русские, в отличие от американцев, буквально врастают в свое жилье. Вьют гнезда вместо того, чтобы арендовать скворечники и менять их раз в год. Американцу поменять жилье – вопрос денег и времени. Для русского – это целая история, чреватая разрывом сердца.

У отца тоже был перфоратор, он любил покупать хорошие инструменты. Интересно, отец забрал его?

Эти мысли напомнили Гоше о семейных проблемах. Он стеснялся спросить у мамы, оформили ли они развод или просто пока решили пожить порознь. Он сам не знал, какой ответ хотел бы от нее услышать.

Чтобы не зависать на этой тоскливой ноте, Гоша решил заняться делом. Позвонить Владу и поговорить о летней стажировке. В Гарварде это важная история: от стажировок зависит будущее трудоустройство. Гоша заходил на департамент, но там ему сообщили, что Влад взял творческий отпуск и уехал. Наверное, на Гавайи. Так обычно делают все американцы, у которых одновременно появляются свободное время и деньги.

Гоша набрал телефон Влада.

– Привет! – закричал Влад. – Я рад, что ты позвонил!

– Влад, я хотел попросить рекомендацию. Думаю, что пора думать о стажировке.

В трубке нарастал какой-то гул, как будто Влад шел по взлетному полю, лавируя между самолетами. Может, у них там, на Гавайях, так принято?

– Плохо слышно, Гоша! – кричал Влад.

– Мне нужна рекомендация! – тоже крикнул Гоша.

– Ничего не слышно. У нас тут ведутся строительные работы, уже три часа! Это несовместимо с жизнью! Я сойду с ума! Куда смотрит полиция? Позвони позже. Окей?

В трубке что-то грохотало. Потом раздались гудки.

Гоша изучал теорию вероятностей. Конечно, на разных материках одновременно могли включить перфораторы в непосредственной близости от мамы и от Влада. Чисто теоретически это можно допустить. Но вероятность этого крайне мала. А главное, Гоша знал, что обаяние его мамы подобно перфоратору. Она пробивает броню, не напрягаясь. Просто такая у нее особенность.

Он ошалело улыбнулся и написал сообщение: «Мама, я очень рад. Кончайте партизанить».

Мама ответила тут же: «Это не то, что ты подумал. Кажется, я выхожу замуж».

Гоша решил, что на один день выпало слишком много открытий.

Матис и мама, словно сговорившись, решили доказать ему, что в жизни чего только не бывает. Иногда небесный творец накладывает мазки вдоль, а иногда и поперек. И не Гошино дело ему перечить.

Гоша шел по весеннему кампусу, сняв шапку и распахнув куртку. Всего лишь куртку. Но казалось, что он распахнул душу. Туда залетали свежие ветра и проникали звуки капели. И от этого вырастали крылья. Гоша так отчетливо почувствовал это, что побежал, пробуя крылья на подъемную тягу. И, кажется, чуть-чуть взлетел.

Приземлившись, он достал телефон и послал сообщение: «Мама, я рад». Потом подумал и написал еще одно: «Влад, сосед неутомим, это надолго».

Почувствовав вкус к эпистолярному жанру, Гоша написал еще. «Матис, ты мой друг. Несмотря ни на что».

Через секунду телефон ожил. Мама выслала смайлик и приписку: «Какой ты большой!» Влад был многословен: «Спасибо за предупреждение. Благодарю за доверие».

Гоша ждал ответ Матиса. Наконец, телефон пискнул. «Ты тоже», – светилось на экране. И в этом «тоже» поместился целый мир, где они будут помнить и постараются забыть, где старые счеты будут погашены общими надеждами, где пожелтевшие фотографии из разных семейных альбомов перекочуют в общий альбом их потомков. Пусть не сейчас, пусть через много лет… В коротком сообщении было столько всего, что Гоша не умел, да и не хотел выразить словами.

Совершенно счастливый Гоша пошел в библиотеку, потому что чудеса чудесами, а учеба по расписанию.

Глава 46. Испорченное настроение

Москва очаровывала Влада с каждым днем все сильнее. Такого преображения он не ожидал. Из серого и грязного города, каким он помнил Москву девяностых годов, она превратилась в воплощение мечты Маяковского. Правда, тот грезил о Кузнецкстрое и обещал, что «через четыре года здесь будет город-сад», а в России решили, что Кузнецкстрой подождет. Все силы бросили на Москву. Результат превзошел все ожидания. Отъевшаяся на нефтяных деньгах, столица напоминала ухоженную барыню, одетую во все европейское, но с широкими скулами азиатского пошиба. Маковки церквей соседствовали с офисными центрами так естественно, как будто разница в возрасте в пару веков – сущая ерунда, по меркам этого города.

Влад окунулся в водоворот выставок, театральных премьер и кофеен. Он не выбирал лучшее, он был всеяден. Одно то, что там говорили на