Я дрался на Ил-2 - Артем Драбкин

Почему Саша так ко мне относился, я не знаю. Я с ним больше не ругался. Я не знаю, как Сашка Чехлотенко погиб. Он погиб в 3-й эскадрилье[31].

В 3-й эскадрилье был хороший, смелый парень, капитан Лобачев Михаил, по-моему, Ефграфьевич, но точно не помню. Он прибыл в авиацию с морской пехоты и быстро изучил пулемет, научился стрелять и начал летать. По-моему, стрелком сделал вылетов тридцать. Он создавал в 3-й эскадрилье свой «климат».

На самом деле было различие в эскадрильях. По-разному, в каждой свои нравы были.

— Михаил Явасов?

— Когда он сбил девятый самолет, подошел ко мне после вылета и говорит:

— Подпиши. Ты же видел?

Я видел и подписал. На следующий вылет через несколько часов он погиб на моих глазах, в море, при штурмовке кораблей, на том же месте был сбит немецким истребителем[32]. Отличный такой парень был. Война…

— Федор Селезнев.

— В вылете, в котором я с фотоаппаратом летал, Федор Селезнев прозевал, когда на меня, после того как взрывы зенитных снарядов накрыли, набросился истребитель «Мессершмитт». А Федя потом мне говорил:

— А я думал, это ты бомбы бросаешь, какие-то осколки от тебя падают.

А это у меня разрушался самолет.

— Валентин Поскряков.

— Мы с ним летали, хороший летчик-истребитель. Его над Чудским озером зимой сбили. У нас уже радиолокаторы хорошо работали. Радиолокатор был еще с Финской войны под Ленинградом, «Редут» назывался. И наши научились с ними работать. С Эстонии летит группа бомбовозов немецких. Наши вылетели вперед, чтобы их встретить, и по ту сторону линии фронта, над Чудским озером начался бой, и Валю Поскрякова подбили. Он сел на лед. Черт-те что, лед кругом, пустыня. Он начал переодеваться, маскироваться, чуть ли не кальсоны, чтоб на снегу белым быть. Он выжил… Потом он жил в Ставрополе, отвечал там за какие-то фейерверки в праздники.

— Майор Кувшинников.

— Я лично думаю, что эта личность повлияла на судьбу Владимира Алексеевича Тихомирова. На Тихомирова можно посылать представление на Героя, он же отличный истребитель, у него двенадцать сбитых самолетов. И два в группе. А почему не наградили? Потому и не наградили, что не посылали представление. А почему не послали? Представление командир пишет. А тут получилось, что Кувшинников, летающий начальник штаба 12-го истребительного полка, потерял ориентировку и сел в Швеции. Ну, может быть, поэтому не было представлений и на командира полка Беляева Сергея, и на Тихомирова. Ну, как же представлять мимо командира. Вот такая штука.

— Миша Росихин.

— Миша Росихин хороший летчик-истребитель. Отлично прикрывал. Я его хорошо знал. Он женился на девушке, в Кёрстово, на аэродроме. И потом он был начальником аэропорта в Крыму, по-моему, в Симферопольском. Дальше судьбу его не знаю.

— Дальше идет майор Алехин.

— Майор Алехин — прекрасный истребитель, он сбил на моих глазах самолет, который летел рядом со мной. Гроза была, и я направил группу в грозу. Нас атаковали два немецких истребителя. Первого стрелки мои сбили, а второго Алехин сбил. Это было над немецким аэродромом. Километров сто или больше от линии фронта. После этого вылета меня опозорил журналист. Нахалюга в реглане кожаном.

— А как там у вас бой прошел?

А у меня было особое задание, серьезное. Я говорю:

— Не мешай, мне нужно собрать сведения и доложить про воздушный бой.

А он все лезет. Я его, ну… Послал подальше. А он написал во флотской газете: «Ведущий Батиевский полетел в грозу и рассчитал, что немцы не успевают из-за грозы и дождя зарядить оружие». Вроде я рассчитал. Все летчики-балтийцы читают, что я такой умный, что я рассчитал, что немцы не успевают под дождем зарядить… Подходит ко мне, уже я на Высших курсах был, война кончается, красивый капитан гвардии и говорит:

— Это ты Батиевский? Как же тебе не стыдно говорить, что ты рассчитывал, что противник не зарядит оружие из-за дождя.

Это не я, это журналист написал. Вот так вот…

— Иван Голосов.

— Иван Голосов в одном бою, когда немцы пикировщики напали на аэродром на острове Лавенсаари, сбил три пикировщика. Однажды Иван Голосов подходит ко мне после полета и говорит:

— Ты видел это чудо, когда «Ил» нырнул и вынырнул с воды и полетел дальше?

Я говорю:

— Видел. Ну, этого не может быть.

Он говорит:

— Да я тоже знаю, что не может быть. Вода на такой скорости несжимаемая, она как бетон. Но было!

А под конец войны, когда меня уже не было на фронте, Голосова сбила зенитка, и он погиб.

— Леонид Ручкин.

— Ручкин. Ручкин… Семь истребителей на нас напали рядом с немецким аэродромом, а нас было двенадцать самолетов. И он крутился так, что ни один из нас не был атакован. И когда сели, подошли к столовой, командир 1-й эскадрильи 35-го полка капитан Третьяков схватил Ручкина за грудь и говорит:

— Леня, я тебе присваиваю звание почетного летчика 1-й эскадрильи. Ты же спас эскадрилью, один против семи «Фокке-Вульфов»!

А Леня стоит, щеки обвисли от перегрузок — он же крутился вокруг нас, и семь истребителей немецких ничего не могли сделать. Он атаковал одного и в то же время уходил от другого, и вот так все время крутился. От перегрузок он еле живой вылез из кабины. Но спас всю эскадрилью.

Это был выдающийся летчик.

— Герой Советского Союза Удальцов?

— Один товарищ пригласил меня в Тбилиси. Я сажусь на самолет, выходит стюардесса и говорит:

— Товарищи пассажиры, самолет выполняет рейс Москва — Тбилиси. Командир экипажа — летчик первого класса, Герой Советского Союза товарищ Удальцов.

Я подзываю ее, говорю:

— Скажите этому Удальцову, что я на борту.

Она пошла. Выходит Ефим:

— Привет! Давай иди в кабину, садись за правый руль. Я буду рулевой, а ты будешь тоже управлять, и летим на Кавказ.

Мы вместе учились, когда под Самарой были сильные морозы. Мы там летали в училище. А я был старшиной отряда курсантов. Подбегает ко мне после полетов курсант Удальцов и говорит:

— Старшина, смотри, у меня слетели перчатки и вот, — забинтованные руки — обморозил руки, я пошел в лазарет, а женщина-врач говорит: «Плохо, у вас тут омертвели кости, придется отрезать три пальца».