Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

— Нет, — ответила она, слишком взволнованная, чтобы лгать.

— Вы ведь сама кротость, правда, под всеми этими толстыми слоями шерсти, не так ли?

Ее молчание было красноречивее любого ответа.

— Тогда я рад, что пощадил этих двоих, — мягко сказал Дункан. Он осторожно отвел ее перепачканные кровью пальцы, все равно они были не в силах выполнить непривычную для них задачу. — Ступайте, вытрите руки о солому. Я сам перевяжусь, — пробормотал он.

Она посмотрела на свои руки и попыталась представить, что пальцы перепачканы карминовым красителем, а не его кровью.

— Я никогда не выносила вида крови, — с некоторым отвращением пробормотала она.

— Для женщины, не способной видеть кровь, — заметил он, морщась от боли, туго забинтовывая рану на боку, — вы достаточно кровожадны. — Он многозначительно посмотрел на свою ладонь, на которой до сих пор отчетливо были видны отпечатки ее зубов.

Лине покраснела, но, к счастью, от необходимости отвечать ее избавила ворвавшаяся в амбар жена фермера.

— Поль! — заверещала женщина, увидев своего супруга на земле. Ее голос пробудил бедного малого от его неестественного забытья. Женщина с горящими диким блеском глазами набросилась на цыгана с обвинениями: — Вы! Вы — неблагодарный негодяй! Я дала вам хлеба, и вот как вы отплатили мне — избили моего супруга. Убирайтесь отсюда! Убирайтесь!

— Отродье дьявола! Проклятый лгун…

— Как вы смеете! — вскричала Лине, величественным жестом поправив свои юбки. — Послушайте, вы, сумасбродная женщина! Если бы не этот мужчина, ваш супруг был бы уже мертв! А вы! Вас бы сейчас какой-нибудь морской разбойник нес на плече на рынок рабов!

Уголки губ Дункана растянулись в довольной улыбке. Высокомерный ангелочек пребывала в крайнем раздражении. Это был неожиданный поворот — Лине де Монфор встала на его защиту.

Матильда была явно ошарашена. Она вопросительно взглянула на него.

— Кто она?

Дункан изо всех сил постарался сохранить серьезное выражение лица.

— Это, — церемонно начал он, — леди Лине де Мон…

— Матильда? — слабым голосом позвал ее пекарь, Матильда сразу же бросилась к нему. Все остальное было забыто, пока она бормотала слова утешения своему все еще не пришедшему в себя мужу, одновременно пытаясь объяснить присутствие незваных гостей в его амбаре.

Дункан прошептал Лине:

— Мне все еще предстоит заплатить за хлеб и кров. — Он задумчиво нахмурился. — Хотя, боюсь, моя рана затруднит выполнение работы.

— Работы? — прошептала она в ответ. — Какой работы?

— С другой стороны…

— Разве нам не следует сбежать…

— Вы когда-нибудь доили корову?

Она молча уставилась на него.

— Доили? — повторил он.

— Корову?

— Да.

— Вы шутите.

— Ничуть, — ответил он. — Я научу вас. Это несложно.

Конечно же, он шутил. Она не собиралась пачкать свои руки, руки де Монфоров, о коровье вымя. О чем она и поведала ему шепотом.

Он пробормотал ей в ответ:

— Получается, вы хотите, чтобы прошел слух, будто один из де Монфоров украл три каравая хорошего хлеба и не заплатил за ночлег?

Лине поджала губы. В чем-то он был, безусловно, прав. И, судя по блеску в его глазах, он от души наслаждался своей правотой.

В конце концов, решила она, не так уж все и ужасно. Собственно говоря, стоило ей приноровиться, как дойка коровы даже показалась ей приятным занятием. В чем-то оно напоминало ткачество — простое движение повторяется снова и снова, и результат достигается медленно, но верно. Ведро было уже на три четверти полным, но ей не хотелось останавливаться. И не только из-за того, что оказание услуги станет благородным делом и если она честно уплатит свой долг, то продемонстрирует всем, что де Монфоры — люди чести. Лине вынуждена была признать, что это новое занятие доставляло ей удовольствие, хотя и противоречило принципам, в которых ее воспитывали. Она робко прижалась щекой к теплому боку коровы. От животного пахло чем-то сладким, летним, и оно было мягким и теплым, как валяная шерсть.

Цыган присел рядом с ней на корточки и прошептал, уткнувшись в ее волосы:

— Вы уверены, что не занимались этим раньше?

— Конечно, нет. Мой отец скорее согласился бы увидеть меня танцующей с дьяволом, чем сидящей в амбаре.

От негромкого смеха цыгана у нее по спине побежали мурашки.

— Тогда, возможно, мне следовало попросить вас станцевать.

Она оцепенела и перестала доить.

Дункан мысленно выругался. Лине была от него на расстоянии вытянутой руки, и он в буквальном смысле не мог держаться от нее подальше. Не далее как прошлой ночью он поклялся себе в этом, и вот он снова находился в непосредственной близости к ней. Медленно, терпеливо он снова вернул ее к ритму дойки, направляя движение ее мягких и послушных пальчиков.

Господи, как замечательно она пахла — травой и сладостью корма, сена и свежего молока. Ее волосы искушающе щекотали его шею, локоны, заправленные за уши, колыхались в нескольких дюймах от его губ, сводя его с ума. Ее пальцы продолжали чудесную работу — тянули, сжимали, выцеживая райскую белую жидкость. Бешеная волна желания захлестнула его, когда он представил, что эти самые пальчики могут делать с ним.

Когда Лине закончила, Дункану только благодаря силе воли удалось удержаться от того, чтобы не схватить ее в охапку и не опрокинуть на сено. Еще никогда он не желал женщину так страстно. Желание буквально съедало его. Теперь он понимал, почему недоеные коровы мычат так жалобно. Он тоже готов был замычать.

Впрочем, он довольствовался меньшим. Как оказалось, и этого было слишком много.

Когда он отпустил руки Лине, сжимавшие коровье вымя, капелька молока потекла по внутренней стороне ее запястья. Повинуясь инстинктивному порыву, он поднес ее руку к губам и слизнул каплю языком.

Это было ошибкой.

Она отдернула руку, словно обжегшись, и вскочила на ноги, опрокинув стульчик для дойки. К счастью, Дункан успел ободряюще похлопать корову по боку, прежде чем Лине окончательно напугала животное. Но мирное спокойствие, в котором они до этого пребывали, было нарушено. В воздухе опять возникло напряжение.

Дункан поставил стульчик и вытащил из-под коровы ведро с молоком.

— Нам следует уйти отсюда до того, как люди Эль Галло отыщут нас снова, — пробормотала Лине, по-прежнему неловко прижимая к груди руку.

Дункан, скрывая разочарование, молча кивнул в ответ.

Солнце начинало клониться к горизонту. Лине больше не могла молчать. Они шли уже несколько часов, в течение которых Лине прислушивалась к скрипу кожаного пояса цыгана и мягкому хлопанью о его бедро кинжала в ножнах, молча сносила случайное прикосновение его плаща к своей ноге, улавливала его поразительный запах, который доносил до нее налетавший временами ветерок. И с каждым мгновением, проведенным рядом с цыганом, ей все труднее было представить жизнь без него.