Алый чиж - Андрей Анисимов

– Вы можете подождать немного? – улыбнулась Ира посетителю. – Геннадий Александрович сейчас закончит говорить с Америкой и вас примет. Он просил извиниться…

– Конечно, могу, – улыбнулся в ответ Калевин и присел на краешек золоченого кресла.

– Простите, пожалуйста, – смущенно обратилась к нему Ира. – Геннадий Александрович очень дорожит этой мебелью. Не могли бы вы пересесть сюда? – И она указала на кожаный диван в углу холла. Леонид кивнул и пересел на диван.

– Хотите чаю или кофе? – предложила секретарша.

– Нет, спасибо. – Отказался Калевин, стараясь не расхохотаться – так развеселила его забота о его бывшей мебели.

Ира удалилась в противоположный угол, где стоял ее письменный столик с компьютером и факсом.

«Значит, он держит мой секретер для красоты», – вывел для себя Леонид. Факт покупки секретера Геннадием Затохиным его не удивил. Они и встретились дней десять назад по тому же поводу. Калевин уже издал два поэтических сборника. Критики высказались доброжелательно. У Калевина даже появилось несколько поклонников и поклонниц. Но славой сыт не будешь. Продолжая страдать от безденежья, он пытался избавиться от последней антикварной вещи. Это была двуспальная кровать карельской березы. На шкаф и две тумбочки, что составляли некогда цельный спальный гарнитур, нашлись охотники. Их увезли, и ложе осиротело. Чтобы избавиться от кровати, Калевин бросил клич среди знакомых. Один из них и привез к нему бизнесмена. Поэт немного знал Гену, они когда-то несколько раз сразились на бильярде. Оба сразу вспомнили друг друга. В те времена у Леонида водились деньги, и он в качестве проигравшего пригласил Затохина в ресторан. Пожалуй, в те дни Калевин зарабатывал больше, и у персон вроде Затохина вызывал уважение. Но Геннадий с тех пор сильно преуспел в торговле мороженым, затем перешел на редкие металлы и теперь слыл преуспевающим дельцом, входившим в обойму самых крутых предпринимателей из русскоязычного клана Республики. А Леонид заделался нищим поэтом.

Кровать карельской березы Затохин не купил, но на прощание крепко жал Леониду руку и приглашал обращаться в случае надобности. Помимо добрых слов, он оставил ему свою визитку.

Вчера Леониду не выплатили обещанный гонорар, и он остался без средств к существованию. Друзья, к которым можно было обратиться в крайности, что он уже давно и сделал, все помогли поэту, и на повторные просьбы он не отважился. Вспомнив о добрых словах Затохина, Леонид отыскал его визитку и позвонил. Геннадий тут же пригласил его в офис. И вот теперь поэт сидел на кожаном диване в холле предпринимателя и смотрел на бывший свой ореховый секретер и золоченое кресло. Раньше он испытал бы при подобном зрелище чувство обиды. Но, сменив профессию, стал смотреть на все иными глазами. Мир вещей, к которым он раньше питал слабость, свою ценность для него терял. Некоторую сентиментальную грусть он, впрочем, испытывал. Знак родового гнезда затронул ностальгические ноты в его сердце. Но это была грусть поэта, будившая в нем желание переложить ее в стихи, а вовсе не тоска обывателя по утерянному достатку.

– А я вас знаю, – заявила Ира из глубины приемной.

– Откуда? – удивился Калевин.

– Я была на вечере в Ратуше, а вы там читали стихи. Мне очень понравилось…

– Спасибо, – поблагодарил он. В другой раз поэт бы не преминул воспользоваться случаем и завести знакомство с хорошенькой девушкой. Но, явившись занять у Геннадия денег, он не мог себе позволить флиртовать с его секретаршей. Чтобы уйти от соблазна, он обратил свой взор на антикварную мебель и решил посвятить своему бывшему секретеру стихотворение. «Тебе прощу невольную измену», – закрутилась в голове первая строка, но поэтическая мысль была прервана. Дверь в кабинет Затохина широко отворилась, и сам бизнесмен с радушной улыбкой возник на пороге:

– Прости, старик. Со Штатами говорил. Там у меня одно дельце заклинило, надо было потормошить… – Бизнесмен с протянутой для приветствия рукой шагнул навстречу. Леонид отметил краем глаза, что свои короткие ноги Геннадий ставит косолапо, носком внутрь. В его прошлый приезд этой особенности в походке Затохина он не заметил.

– Ничего, Гена. Я не скучал. Тут у тебя мои старые знакомые. Мы прекрасно пообщались.

Круглое лицо бизнесмена выразило удивление, и он ревниво стрельнул взглядом в уголок, где сидела Ира.

– Не волнуйся, – успокоил его посетитель: – Я о секретере с креслом. Вот уж не ожидал увидеть их у тебя.

– Твои? – удивился Затохин. И сразу успокоился.

– Да, представь себе, мои, – подтвердил Леонид.

– Тогда ты сможешь и еще кое что увидеть. Заходи в кабинет, – пригласил бизнесмен и тоненько захихикал. Леонид вошел и сразу увидел свои напольные часы и две бронзовых подставки для скульптуры. На каждой из них красовался канделябр золоченой бронзы, изображавшей охотницу Диану со сворой собак. Канделябры к старине отношения не имели. Это был итальянский новодел, из серии шикарных атрибутов для нуворишей.

– Тоже твои? – предположил Затохин, усаживая посетителя в мягкое кресло перед своим письменным столом.

– Часы и подставки – мои, а красотки «ваши», – усмехнулся Калевин. – Прости, Гена, но я бы на твоем месте сюда их не поставил. Рядом с настоящим ампиром «богини» не смотрятся.

– Ничего, побудут, пока подберу что-нибудь стоящее, – успокоил поэта предприниматель и позвал Иру. Секретарша внесла поднос с крекерами и чай.

– Как тебе вообще мой офис? – с гордостью поинтересовался хозяин кабинета.

– Вполне. Но из всего интерьера о твоем вкусе лучше всего говорит Ирочка.

Геннадий самодовольно хмыкнул:

– И стоит она мне прилично. На другие вещи один раз потратишься, и они стоят, денег не просят. А этой все мало… – пожаловался Затохин. И несмотря на улыбку, в голосе предпринимателя прозвучала искренняя печаль. Калевин понял, что расходы на красивую секретаршу серьезно тревожат босса.

– Ты еще не все видел. Пойдем, покажу свои тайные владения.

Геннадий встал, подошел к обитой шелком стене и нажал на кнопку. Невидимая глазу дверь отворилась, хозяин шагнул внутрь, жестом пригласив Леонида проследовать за ним. Калевин поднялся, вошел в потайную дверь и оказался в зале, посреди которого стоял великолепный бильярдный стол на кривых резных ножках. Заканчивались они бронзовыми копытцами.

– Недурно устроился, – восхитился Калевин.

– Надо же иногда отдохнуть от денег, – улыбнулся Затохин. – Раскатаем партию? Ставлю сто крон, чтобы маленький интерес возник…

– Не могу. Я, собственно, и пришел попросить взаймы. Рассчитывал на гонорар, да издатель подвел, – покраснел от смущения Калевин.

– Сегодня уже четверо. Вы что, сговорились? – ухмыльнулся бизнесмен. – Нет, взаймы не дам. Хочешь, сыграем?

– Как же играть, если я пустой? – возразил поэт.

– Помню, у тебя дома над столом фотография висит. Она в бронзовой рамке. Рамку ценю в пятьдесят баксов. Это шестьсот крон.