Мой верный рыцарь - Кристина Додд

Она проговорила это с таким жаром, что Дэвид удивился. Правда, он сделал ей выговор, но уже почти забыл, зачем он каждый день закаляет свое тело. Вознаграждение, получаемое им каждую ночь, вытеснило из его сознания мысль об опасности. Он тоже оглянулся по сторонам. Они сидели на открытом месте, доступные любому хищнику. Дрожь предчувствия пробежала у него по спине.

– Может быть, нам лучше уйти под деревья?

– Может быть, нам лучше вернуться домой.

Так бы и следовало сделать, но Дэвид хотел поговорить с ней, а по возвращении в замок на нее свалится куча дел, а ему же нужно будет помириться с сэром Уолтером.

– Останемся на несколько минут, – попросил он. – Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Элисон согласилась без особой готовности. Дэвид помог ей встать и обнял ее за талию. Это получилось у него легко и непринужденно, и ему доставляло удовольствие сознавать, что он мог бы обладать ею здесь и сейчас и она бы не стала сопротивляться. В то утро, на столе, он одержал важную победу и часто думал, почему гнев и нетерпение помогли ему там, где заботливость и нежность оказались бесполезными. Сначала он был слишком сердит и разочарован, чтобы думать об этом. Ночью в ее спальне он дал волю своим желаниям. Впоследствии он попытался выяснить, что все-таки возбуждает ее, и обнаружил, что Элисон признает и отвечает только на истинную страсть.

Когда он пытался соблазнить ее, она сопротивлялась всем своим существом. Она жаждала подлинного чувства и искусно умела угадывать его в других. Больше всего ее возбуждало, когда он сосредоточивался на них двоих, забывая обо всем на свете. К счастью для него, это было нетрудно, и когда он позволял желанию захлестнуть себя, вознаграждение с ее стороны превосходило его самые смелые мечты. Она вела себя как женщина, которая по-настоящему любит, и это покоряло его.

Выбрав место в тени, он с поклоном предложил ей сесть. Она с важностью ему повиновалась, аккуратно подобрав юбки и поджав ноги. Элисон сидела выпрямившись, лицо ее было непроницаемым. Дэвид понимал ее без слов: она была госпожа, он – ее наемник. Она позаботилась о том, чтобы ничто в ее наружности не могло показаться ему соблазнительным. Сегодня она желала забыть о близости прошлой ночи. Но он не мог ей этого позволить.

– Так почему же ты убежала?

Элисон колебалась, и он видел, что ей хотелось притвориться, будто она не помнит, как поспешно скрылась. Но в отличие от большинства известных ему людей, она умела бесстрашно встречать всякие затруднения.

– Все, что мы делали, происходило в уединении наших покоев, и, хотя все об этом знали, никто ничего не видел.

– Кроме простыни, – напомнил ей он.

– Да, кроме простыни. – Элисон презрительно шевельнула ноздрями, как всегда это делала, когда он напоминал ей об этом. – Но когда я просто хотела промыть твою рану, они все смотрели на меня, как будто в этом было проявление… чего-то.

– Чего-то вроде расположения?

Он задел какое-то чувствительное место, потому что она привстала и сложила руки на коленях.

– У меня есть к тебе расположение! Иначе я бы не пустила тебя к себе в спальню. Если я не обнаруживаю свои чувства на каждом шагу, это еще не значит, что я холодная и бесчувственная. Это только значит, что мне известно, что сдержанным женщинам легче добиться повиновения себе.

Пораженный ее горячностью, он согласился.

– С самого рождения родители предупреждали меня, с какими трудностями придется столкнуться богатой наследнице, не имеющей в своей родне мужчин. Мои крестные помогли мне понять мое положение и объяснили, как им могут воспользоваться другие люди. Все они учили меня вести себя подобающим образом и держать людей на расстоянии. Если я держусь особняком, это не значит, что я бесчувственная.

– Я знаю. – Он нарочито понизил голос, боясь спугнуть минуту откровенности. – Я всегда знал, что в тебе есть нечто большее, чем это можно заметить на первый взгляд.

Она снова бессильно опустилась на землю.

– Да. Богатство, например.

Дэвид пришел было в негодование от этих слов, но вспомнил, почему он поначалу стал добиваться ее. Ему были нужны ее деньги, ее земли, ее влияние. Все это было ему нужно, но теперь он стремился завоевать ее расположение не только из-за этого. Он хотел сказать ей это на изысканном языке трубадуров, но вместо этого только проглотил слюну и нежно сказал:

– Больше, чем богатство.

– Да, конечно, больше. Больше лет.

– Лет?

– Да, лет, что прошли со дня моего рождения. Я стара.

Дэвид засмеялся. Он не должен был смеяться, но по сравнению с ним Элисон была ребенком, невинным ребенком, не испытавшим ни страданий, ни борьбы.

Дэвид взглянул на нее и заметил, что у нее гневно сжались губы.

– Прошу прощения, миледи, – сказал он поспешно. – Ваш опыт в хозяйстве и дипломатии не сравнится с моим, но осенний холод еще не тронул вашу красоту.

Лесть ее не смягчила, и он вздохнул.

– Миледи… Элисон, тебе не кажется, что за последние две недели тебе не раз случалось утрачивать свою безмятежность?

– Это ты виноват! Тебе нужно полностью подчинить меня.

– Да, в постели. – Он погладил ее по руке. – Я говорил тебе, какое удовольствие ты доставляешь мне в постели?

Она еще больше выпрямилась.

– Ты упоминал об этом, хотя мне кажется, нам не случалось обсуждать это при свете дня.

Наклонившись к ней, он прошептал:

– А я, я доставляю тебе удовольствие в постели?

Элисон оглянулась, как будто ожидая сурового приговора невесть откуда взявшихся стражей ее добродетели. Он повысил голос:

– А я доставляю тебе…

– Да. – Она стиснула зубы, словно одно это слово далось ей с болью.

Он поцеловал ей руку и положил ее обратно к ней на колени. Его руки обхватили ее бедра, согревая их сквозь ткань юбки.

От этого прикосновения ей стало теплее, и она слегка расслабилась.

– Я замечаю, что иногда ты громко смеешься.

– Редко.

– Редко, – согласился он. – Но это поразительно.

– Я больше не буду.

– Пожалуйста, смейся. Это всех оживляет, ты заметила?

– Пожалуй. – Даже такое маленькое признание стоило ей большого труда.

– Я видел и слезы у тебя на глазах.

Она отодвинулась так резко, что ударилась головой о ствол дерева, но она не заметила боли. Испуганным голосом она спросила:

– Когда?

– Вчера вечером, когда менестрели пели балладу о братьях-пиратах, утопивших друг друга.