Человек воды - Джон Ирвинг

Из гофрированных хибар высыпало все больше людей, которые походили на спасшихся после бомбежки: отцы-студенты с книгами в руках и их жены с детишками на бедрах. Кто-то из их племени крикнул мне:

— Что, черт возьми, с тобой случилось, парень? Но я не мог придумать, что бы ответить. Пусть гадают: «Какой-то парень, побитый убитой им уткой, которую он держит в руках?»

— Почему ты плачешь? — спросила одна Миссис Простынь, поворачиваясь на том берегу реки, словно корабль под парусом.

Я надеялся на это сборище, как на добрых самаритян. Скользнув по ним глазами, я заметил друга, который пробирался на велосипеде между гофрированными домами. Это был Ральф Пакер, частый незаконный гость этого района, именуемого «жильем для женатых студентов». Давя на педали гоночного велосипеда, Ральф осторожно лавировал между встревоженными женами.

— Ральф! — заорал я и увидел, как виляет его переднее колесо, увидел, как он привстает над рулем велосипеда и скрывается за домом. — Ральф Пакер! — завопил я что было мочи.

Гонщик рванул вперед со скоростью выстрела: это был слалом между шестами с бельевыми веревками. Но вот он бросил взгляд через реку, пытаясь различить своего потенциального убийцу: он, кажется, воображал, что это чей-то муж-студент с парой дуэльных пистолетов. И тут он замечает меня! Мать твою так! Это всего лишь Богус Трампер, прогуливающийся со своей уткой.

Ральф машет мне рукой и на глазах собравшихся зрителей гордо подруливает к берегу.

— Привет! — кричит он. — Что ты там делаешь?

— Отчаянно рыдает, — отвечает за меня жена под парусом.

— Тамп-Тамп? — удивленно восклицает Ральф.

Но я могу выговорить лишь: «Ральф!» — отметив сумасшедшие нотки отчаяния в своем голосе.

Ральф балансирует, крутит педали назад, затем делает рывок вперед, задирает переднее колесо над землей и устремляется через мост.

— Ап! Взяли! — командует он сам себе. Если и есть на свете человек, способный заставить плавиться велосипедные шины, так это гарцующий верхом Ральф Пакер.

Перила моста разрезают его пополам и склеивают вместе, как коллаж из ступней и спиц, пересекающих реку по направлению ко мне. О, помощь близка! Я перекладываю весь свой вес на одно колено и, дрожа, встаю на ногу, но не могу сделать и шагу. Я поднимаю утку вверх.

Глядя на ощипанную утку и на перья в моих усах, Ральф произносит:

— Черт побери, и это был честный поединок? По мне, так у вас вышла ничья.

— Ральф, помоги! — выдыхаю я. — Мои ноги ни к черту.

— Твои ноги? — говорит он, останавливая велосипед у бордюра.

Когда он пытается поставить меня вертикально, кто-то с того берега реки кричит во весь голос:

— Что с ним такое?

— Что-то с ногами! — орет в ответ Ральф, и собравшаяся под бельевой веревкой толпа встрево-женно гудит.

— Осторожно, Ральф, — прошу я его, ковыляя к велосипеду.

— Это очень легкий велосипед, — предупреждает он меня. — Осторожно, не погни раму!

Я не вижу, как я могу помешать ему, если ему вздумается погнуться, но я взгромождаю свой вес под выгнутый назад руль как можно более осторожно и втискиваюсь между колен Ральфа.

— Что ты имеешь в виду насчет ног? — спрашивает он, вихляя по Клинтон-стрит. Кое-кто из женатых студентов машет нам.

— Наступил черт знает на что, — невнятно бормочу я.

Ральф просит меня не размахивать уткой слишком низко.

— Эта птица может зацепиться за спицы, Тамп-Тамп…

— Не вези меня домой, — прошу я, сообразив, что мне лучше сначала хоть немного почиститься.

— В «Бенни»? — спрашивает Ральф. — Я куплю тебе пиво.

— Я не смогу помыть ноги в «Бенни», Ральф.

— Ну да, ты прав.

Вихляя из стороны в сторону, мы добираемся до центра города. По-прежнему светло, но уже начинает темнеть; субботняя ночь приходит рано, потому что скоро заканчивается.

Сдвигаясь по раме, я чувствую, как шелестит мой забытый презерватив. Пытаясь принять прежнее положение, я осторожно упираюсь пальцем ноги между цепью и задним колесом и едва не подскакиваю от боли до небес. Лежа опрокинутым на тротуар перед парикмахерской Графтона, Ральф издает громкий протяжный звук. Несколько мужчин в простынях поворачивают свои бритые затылки за спинки парикмахерских кресел, наблюдая, как я корчусь на тротуаре; они похожи на сов, а я на мышь с изуродованной ступней.

Ральф ослабляет невыносимое давление, снимал с меня ботинок; затем, при виде моих многочис ленных рваных ран, вздутых волдырей и красных царапин, залепленных грязью, он присвистывает и помогает мне встать. Взгромоздившись обратно на велосипед, он берет в зубы мои ботинки, связанные вместе шнурками, пока я вместе с уткой пытаюсь обрести равновесие на раме, опасаясь, как бы мои босые ноги не угодили в эти ужасные спицы.

— Я не могу в таком виде заявиться домой, Ральф, — умоляюще говорю я.

— А что, если у этой утки есть приятели? — спрашивает он; мои шнурки застревают в его зубах, заставляя Ральфа двигать ртом так, словно он намеревается съесть ботинки. — А что, если утиные приятели разыскивают тебя? — хмыкает он, сворачивая на Айова-авеню.

— Пожалуйста, Ральф. Но он продолжает:

— Сроду не видал таких ног, как у тебя. Я отвезу тебя домой, малыш! — Наше появление как нельзя кстати. Моя гнилая машина дымится у бордюра: Бигги только что вернулась из магазина, и теперь, запыхавшаяся и перегревшаяся после длительного пробега со скоростью двадцать миль в час, машина пытается восстановить свое дыхание.

— Спусти меня в подвал, Ральф, — шепчу я. — Там есть старая раковина. Я, по крайней мере, умоюсь… — Тут я вспоминаю об исходящем от меня запахе, который охотники сочли столь примечательным. А перья на моих усах? Совсем ни к чему, чтобы Бигги подумала, будто я щипал утку зубами.

Мы ковыляем по краю лужайки мимо моего соседа-пенсионера, мистера Фитча, все так же скребущего граблями, чтобы снег мог падать на чистую, мертвую траву. Я машинально машу ему уткой, и старый чудак бодро восклицает:

— Хо! Я и сам когда-то охотился на уток, но сейчас мне уже не по силам… — Он стоит, как вырубленный из хрупкого льда, опираясь на грабли, ничуть не озадаченный отсутствием ружья — в его времена, вероятно, охотились с копьями.

Ральф спихивает меня у дверей подвала, и, хотя мистеру Фитчу совершенно ясно, что я не в состоянии идти сам, он, кажется, мало смущен этим, — несомненно, в его времена на утиной охоте бывало и не такое.

Меня несут к подвалу, как мешок с углем, связанные ботинки болтаются через плечо, словно хомут. Я нахожу, что уголь на полу подвала действует на мои ноги успокаивающе. Медвежья голова Ральфа просовывается через щель.