Афины на пути к демократии. VIII–V века до н.э. - Валерий Рафаилович Гущин

Мы не будем говорить о самой битве и одержанной греками победе[692]. Скажем лишь об одном любопытном факте. Перед битвой случилось странное событие, о котором упоминает Плутарх. «Положение всей Греции было очень непрочным, но самым тяжким оно было для афинян; и вот в таких-то обстоятельствах люди из знатных домов, прежде очень богатые, а теперь обращенные войною в бедняков, видя, что вместе с деньгами их покинули слава и влияние, что почести и власть над согражданами перешли в другие руки, тайно собрались в каком-то доме в Платеях и сговорились свергнуть власть народа, а если им это не удастся – все пустить прахом и передать государство персам. Все это происходило в лагере, и очень многие были уже вовлечены в заговор, когда о нем узнал Аристид; опасаясь действовать круто в такое тревожное время, он решил не оставлять дела без внимания, но и не раскрывать его до конца: ведь неизвестно было, сколь значительным окажется число изобличенных, если вести расследование, сообразуясь лишь со справедливостью, а не с пользой. Итак, он приказал задержать всего восемь человек; из них двое, которые первыми были привлечены к суду да и виноваты были больше всех, ламптриец Эсхин и ахарнянин Агасий, бежали из лагеря, остальных же Аристид отпустил, желая приободрить тех, кто считал себя еще незаподозренным, и дать им возможность раскаяться» (Plut. Arist. 13). Впрочем, Аристид, узнав о заговоре, не дал ход делу, ограничившись, как бы теперь сказали, закрытым расследованием[693].

Данный эпизод активно обсуждался в литературе[694]. Исследователи обнаружили имя Агасия на острака, относящихся к 80-м годам V в. до н. э., что дает основание доверять сообщению Плутарха[695]. Что же касается самого события, то М. Оствальд недоумевает, о каком свержении демократии (κατάλυσις τοῦ δῆμου) могла идти речь до реформы Эфиальта[696]. И действительно, говорить о «власти народа», которую в 479 г. до н. э. собирались свергать заговорщики, было бы рановато, а вот последствия реализации морской программы – особенно после Саламинского сражения – уже могли осознаваться.

Говоря о самой Платейской битве, упомянем нашего старого знакомого – Софана из Декелеи. «Среди афинян, – рассказывает Геродот, – говорят, прославился Софан, сын Евтихида из селения Декелеи… О нем существует двоякое предание. По одному рассказу, он носил на панцирном поясе прикрепленный медной цепью железный якорь. Якорь этот он всегда выбрасывал, подходя к неприятелю, чтобы нападающие враги не могли его сдвинуть с места в строю. Если же враги бежали, то он брал якорь и так преследовал их. Так гласит одно предание. По другому же рассказу, который расходится с первым, Софан носил знак якоря на своем постоянно вертящемся, всегда подвижном щите, а вовсе не настоящий железный якорь на поясе» (Herod. IX. 73–74).

В свою очередь Плутарх рассказывает, что вскоре после Платейской битвы состоялось совещание союзников, в котором активное участие принял Аристид. «После этого на собрании всех греков Аристид внес предложение, чтобы ежегодно в Платеи приезжали из разных концов Греции послы для участия в священнодействии, а каждые пять лет устраивались Элевферии – “Игры Освобождения”, чтобы греческое войско в десять тысяч пехотинцев и тысячу всадников и сто кораблей были всегда наготове для борьбы с варварами и чтобы платейцы пользовались неприкосновенностью и приносили жертвы богу за Грецию. Предложение было принято, и платейцы согласились каждый год совершать жертвоприношения теням греков, павших и похороненных у стен их города» (Plut. Arist. 20)[697]. Кроме того, в Афинах по предложению Аристида будет принят закон, согласно которому должен избираться оратор, выступающий с хвалебными речами перед могилами тех, кто был похоронен за государственный счет (Diod. XI. 33. 4). Впрочем, с последним установлением не все ясно, поскольку другие авторы приписывают это установление Кимону (Paus. I. 29. 4)[698].

Одновременно с победой под Платеями союзный греческий флот одержит победу у мыса Микале (Herod. IX. 90). Афинскую эскадру в этой битве возглавлял, как уже было сказано, Ксантипп (Herod.VIII. 131)[699]. О военных заслугах последнего нам ничего не известно, но из отличившихся в битве на первое место Геродот ставит именно афинян, из которых он упоминает Гермолика, сына Евфема, искусного в кулачном бою (Herod. IX. 90).

После Микале встает вопрос о дальнейших действиях союзников. Выше уже шла речь о прибытии к афинянам самосских послов, которые предлагали продолжать военные действия против персов (Herod. IX. 90). Вот тогда-то и выходят наружу серьезные разногласия между афинянами и спартанцами, которые обозначились на совещании союзников, состоявшемся в 479 г. до н. э. на о. Самос. Проведение этого совещания именно на Самосе имело, пожалуй, еще и символическое значение, поскольку совсем недавно здесь стоял флот Ксеркса, а на самом острове совещались персидские военачальники.

«По прибытии на Самос, – рассказывает Геродот, – эллины держали совет о переселении ионян из их страны: о том, в какую именно часть занимаемой эллинами области следовало бы переселить их, так как Ионию нужно было оставить варварам. Они считали ведь совершенно невозможным все время защищать ионян, но тем не менее без такой защиты не было надежды на то, что ионяне смогут безнаказанно отпасть от персов. Поэтому высшие власти пелопоннесцев предложили изгнать эллинские племена, стоявшие на стороне персов, из их торговых портов, а землю отдать ионянам. Афиняне же, напротив, вообще не хотели слышать об оставлении Ионии и не желали даже позволить пелопоннесцам держать совет об афинских поселениях в Ионии. А так как афиняне были решительно против этого предложения, то пелопоннесцам пришлось все-таки уступить» (Herod. IX. 106).

Что касается последнего – предложения изгнать те эллинские племена, которые сотрудничали с персами, – следует заметить, что политика санкций вообще была характерна для Спарты. Помимо предложения переселить ионийских греков на новые земли, Спарта будет предлагать исключить из Дельфийской амфиктионии те полисы, которые не участвовали в войне с персами, чему, как мы скажем ниже, будет противиться Фемистокл (Plut. Them. 20).

Фукидид ничего не сообщает о совещании на Самосе (Thuc. I. 89. 1–3). А вот Диодор добавляет к анализируемому нами эпизоду несколько важных штрихов. Cудя по его сообщению, афиняне далеко не сразу воспротивились планам пелопоннесцев. «Греки во главе с Леотихидом и Ксантиппом, – пишет он, – поплыв на Самос, приняли в союз ионийцев и эолийцев и после этого убеждали их, покинув Азию, переселиться в Европу. Они обещали им, что, изгнав тех эллинов, которые выступали на стороне персов, дадут им их землю…Эолийцы и ионийцы, услышав обещания, решили подчиниться эллинам и стали готовиться к отплытию вместе