Девочка, которую нельзя - Стася Андриевская

вернул Игнат пиджак на место. — Кому хуже делаешь, мне что ли?

Я промолчала, но, чувствуя, как меня обволакивает теплом его тела и запаха, всё-таки запахнула полы поплотнее.

— И всё равно ты скотина, понял? Сладкая парочка Коломойцу.

— Я просто наёмник, Слав. Просто работаю на того, кто платит. Не вникая в морали.

— Угу. И от приступов совести не страдаешь. Очень ценный сотрудник! Элита, твою мать. Бревно бесчувственное!

— Неподверженный страстям, не способен на предательство. Я следую логике и инструкциям, в моей работе это намного важнее совести. Поэтому клиенты доверяют мне свои жизни. И поэтому до сих пор жив я сам.

— Да кому на хер нужна твоя жизнь? — не выдержав, заорала я. — Если твой потолок — крышевать наркоторговца?! С твоими данными, ты мог бы пользу людям приносить! В каком-нибудь антитерроре или даже просто в полиции работать, но ты выбрал криминал! Ты за бабло душу продал! Ты уже предал, всех сразу, всё человечество! Я думала, ты герой. Восхищалась тобой, а ты просто такой же как мой папаша. Ну и какой смысл тебе было выживать там, в Чечне? Чтобы разменяться вот на это всё? Я не понимаю. — Поёжилась, размазывая дождь по лицу. — Мне кажется, лучше сразу сдохнуть и не позориться перед потомками.

— У меня нет потомков.

— Пфф… Хоть одна хорошая новость за сегодня!

— Мой сын погиб не родившись, прямо в утробе матери. Но она об этом не узнала, потому что погибла первая. От пули. Из-за меня.

Мой шаг замедлился. Защемило сердце. Так вот в чём его главные шрамы! Те, что не видно на теле, но чувствуются в его взгляде и замкнутости…

— Я знаю, что я мудак, Слав. Я вообще всё про себя прекрасно знаю, так что не надо меня лечить, ладно? Лучше подумай о том, что, хочешь ты или нет, но мы с тобой теперь окончательно повязаны.

— Сука! — буркнула я и продолжила путь по обочине.

— Мне больше нравится мудак, — подстроился он под шаг. — Но это не отменяет того, что ты теперь считаешься моей девочкой, и только это даёт тебе гарантии безопасности. Поверь, в определённых кругах у меня тоже есть вес и авторитет. И мало кто осмелится позариться на моё.

— Твоё?! Ха! Да хрен тебе, а не меня, понял? Даже не мечтай!

— Даже и не думал. Я-то, в отличие от тебя, свой контракт соблюдаю.

Я аж зарычала.

— Ещё раз мне об этом напомнишь, и я… Не знаю, что с тобой сделаю, понял? Что-нибудь ужасное!

— Всё что ты можешь, ты и так уже делаешь, потому что, что может быть ужаснее твоего выноса мозга?

— Ах ты, скотина! — треснула я его по плечу. — Ну и чего ты тогда прёшься за мной? Вали к своему мажору, отрабатывай зарплату!

— Я обещал, что сегодня ты приедешь в гостиницу живой и невредимой. Серьёзно, кончай дурить, Слав.

— Отвали.

Из-за спины полыхнул свет далёких фар.

— Я отвалю только после того, как разгребу всю эту хрень. Серьёзно, просто потерпи. Коломоец провернёт сделку, и я увезу тебя подальше отсюда. Выправлю тебе новые доки, дам денег на новую жизнь, помогу устроиться на новом месте, и свалю в туман. И ни одна сука тебя тогда не найдёт.

— Зачем тебе это?

Он долго молчал. Свет фар за спиной всё приближался.

— Ну вот видишь, ты сам не знаешь, зачем, но хочешь, чтобы я верила. А я тебе больше не поверю!

— Не знаю. Может, гештальт закрыть.

— Какой ещё гештальт?

Он не ответил, а я и не переспросила, потому что почувствовала вдруг, что это что-то такое, о чём не спрашивают.

Сзади посигналили. Я резко обернулась, прикрылась рукой от ударившего по глазам света.

— Пойдём, — подпихнул меня в сторону машины Гордеев. — У тебя нет выбора, ты же сама прекрасно это понимаешь.

— Завтра же пойду в тату-салон и набью себе руну отмщения, — зловеще пообещала я. — И мстя моя будет ужасна, уж поверь.

— В кофе мне плюнешь?

— Дурак.

— Ты даже обзываешься по-детски. Куда тебе со мной тягаться?

— Это худшее, что ты мог сказать. Считай, приговор себе подписал.

— Валяй! Главное, чтобы всё оставалось в рамках трудового соглашения.

Я закатила глаза и послушно вернулась в машину. Коломоец уже сидел сзади, уступив водительское место Гордееву. Тот прыгнул за руль, и мы поехали. Как ни в чём не бывало. Словно после обычной ночной тусовки. И меня пугали сейчас не столько люди, с которыми я снова оказалась в одной связке, сколько я сама, которая вернулась к ним с каким-то непонятным, тайным облегчением на душе.

И это капец. Насколько же нужно быть одинокой по жизни, чтобы родными казались люди без принципов и морали? А они казались. Роднее всех родных. Особенно Гордеев.

_____________________

Из дневника «ОКЛН» Выдержки.

__________

…Точка невозврата пройдена, и девочка интуитивно чувствует это, но держится словно настоящий боец. И это удивительно, я-то ожидал проблем, вплоть до силового удержания.

Однако оказалось, что она и есть настоящий боец — маленький снаружи, но огромный и непоколебимый внутри. Просто космос. Вселенная.

Когда она бесстрашно стыдила меня, шестёру наркодилера, за то, что в полицию служить не пошёл и пользу людям не приношу — впору бы посмеяться, но мне даже смешно не было. Хотелось лишь одного — сгрести её в охапку, лицом в её мокрые волосы и… Хрен его знает. Покаяться что ли?

Но в чём, твою мать? В чём?

Золотое, незыблемое правило и основа основ: Если бо́льшее покрывает меньшее, то меньшего не существует. Исходя из этого — моей девочки для меня не существует. Во всяком случае — не должно. Как отдельной единицы, как личности. Как женщины в конце концов.

Но она есть и переворачивает все мои основы вверх дном: большее становится несущественным, когда начинаю задумываться о цене — об этой махонькой разменной монетке, до которой мне не должно быть дела.

И это уже не просто сопливая рефлексия, это профнепригодность. Приехали, называется. По-хорошему — пока не посыпались проблемы, я обязан самоустраниться. Но не могу — точка невозврата пройдена. И теперь я либо солью свою монетку вообще зазря, либо, как и должен, разменяю на неё хорошую большую партию. Третьего для меня не дано.

А вот девочка… она, увы, проиграет в любом случае. Уже проиграла, в тот момент, когда я доработал и передал схему на утверждение. Все последующие годы вопрос стоял лишь в сроках — когда я найду её, чтобы приступить к делу.

Счастливое это было время — я просто