И опять Пожарский - Андрей Шопперт

Михаил не мог взять эту икону в руки. Он встал на колени перед дьяком, держащим образ, и молился. Дьяк Борисов, присутствующий при разговоре царя с Прониным, едва успел предотвратить попытку бухнуться на колени и Фёдора Фёдоровича.

Прошло более десяти минут, прежде чем государь поднялся и, забрав икону, передал её Борисову. А потом подошёл к Пронину и троекратно облобызал.

– Спасибо! Век я тебе этого не забуду. Словно в раю побывал. Всё мне явилось: и как батюшку из узилища вызволить, и как земли русские от ворога уберечь, и как воздать ляхам за дела их нечестивые. Как величать тебя по батюшке?

– Невместно мне, великий государь, не князь я, – низко склонился Пронин.

Борисов шепнул царю:

– Фёдор Фёдорович.

– Тут я решаю, кто князь, а кто не князь, Фёдор Фёдорович. Сегодня же указ напишут.

– В чём же моя-то заслуга, государь? Это иконописцы сподобились. И Пётр Дмитриевич их собрал и выпестовал, – пытался оправдываться новоиспечённый князь.

– И им воздам за чудо это. Давай же дальше, Фёдор Фёдорович, показывай другие подарки Петруши.

– Взгляни, государь, на азбуку, что книгопечатник Петер Шваб исполнил по образцам, придуманным княжичем Пожарским.

Михаил Фёдорович любил книги, можно даже сказать, они были его страстью. Как только поляков отогнали от Москвы, он приказал вернуть из Нижнего книгопечатников и отстроить пострадавший при осаде ляхов в Кремле печатный двор. Те книги, что сделали братья Фофановы, были хороши. Эта азбука была шедевром. Как икона. Михаил перелистывал страницы и радовался. Вот ещё один книгопечатник, нужно срочно его в Москву. Ах, как хороша, рядом с каждой буквицей – картинка с предметом, на эту букву начинающимся. Эх, если бы у него в детстве была такая азбука…

– Немца сего вызвать, не мешкая, в Москву, – повер нулся царь к дьяку Борисову.

– Дозволь, государь, передать тебе слова, что сказал мне княжич Пожарский, передавая эту азбуку, – встрял Пронин.

– Дозволяю. Говори, князь, – улыбнулся довольный всем Михаил.

– Предвидел Пётр Дмитриевич, что захочешь ты, государь, Петера Шваба в Москву забрать и просил сказать тебе: не забирай, государь, книгопечатника в Москву. Зачем в одном гнезде две наседки? Пусть Фофановы книги печатают в Москве, а Шваб – в Нижнем. И ещё, нужно найти или выучить других книгопечатников и во Владимире печатный двор основать, и в Казани, и в Астрахани, и в Великом Новгороде. Нужно, чтобы больше книг на Руси печаталось. Сейчас Шваб воспитывает учеников, и поможет им княжич во Владимире печатный двор открыть. И ты поступай, государь, тако же. Вот что просил сказать тебе Пётр Дмитриевич… – Дьяк взмок весь, пока произносил эти крамольные слова. Но верил он в их правдивость. Убедил его Пожарский.

Михаил Фёдорович изменился в лице: у него только что хотели отнять любимую игрушку. Он даже сильнее вцепился в новую азбуку. Но дьяк продолжал говорить, и пальцы разжимались. Прав Петруша. Тысячу раз прав. Нужно сходить на печатный двор, поговорить с Фофановыми и открывать печатный двор в Новгороде.

– Спасибо тебе, князь, за смелые слова. Мало кто смог бы их произнести. Жалую тебе за то шубу с царского плеча. – Царь кивнул Борисову, и через минуту Пронин уже был с наброшенной парчовой шубой на плечах.

– Царь-батюшка, не по заслугам мне всё это! – Пронин низко поклонился. – Ведь это даже и не половина подарков Петра Дмитриевича… – И он протянул Михаилу вторую книгу со стихами. Сначала шли детские, потом – про бои, а потом и про любовь.

Михаил осмотрел и эту книгу.

– Зачем же напечатана сия книга? – спросил он Пронина.

– Княжич Пожарский школу открыл в селе Вершилово. Учит детей счёту, слову Божию и чтению с письмом. Вот он и говорит, что учиться читать по этой книге детишкам много легче будет.

Михаил открыл книгу на первой странице и вслух прочитал:

Михаил Фёдорович хихикал, как маленький ребёнок. Казнят, решил Пронин. Но вместо этого царь прочитал ещё одно стихотворение и засмеялся громче, а потом подбежал и обнял дьяка.

– Молодец, Петруша! Ведь молодец? – А глаза сияют, словно драгоценные каменья.

– Я тебе, государь, ещё в самом начале беседы это говорил.

– Что ещё послал Петруша? – Вот оно, любопытство.

– Это, великий государь, горшочек с чудесным маслом. Вели принести кусочек хлеба белого.

Хлеб принесли, отрезали кусочек и намазали ореховым маслом. Всё это время царь разглядывал рисунок на горшочке. Там две белочки тянули друг к другу гроздь орехов. Чудно. Ни на что не похоже. Михаил попробовал хлеб с маслом. Вкусно. Если бы в детстве его кормили такими деликатесами… Царь не удержался и заставил сделать себе ещё кусок хлеба с маслом. Та же история повторилась и с маслом селёдочным.

– Как же это Пётр догадался до таких яств заморских? – спросил Михаил Фёдорович у Пронина с полным ртом.

– Он говорит, что придумала яство сие крестьянка из Вершилова, крепостная, а он только помог ей производство наладить. Свёл с гончарами и иконописцами.

– Так ведь и хочется сказать, чтобы перебирались они в Москву, но помню, князь, твои слова про иноземных купцов.

– Позволь, великий государь, ещё одно лакомство тебе показать, что тоже крестьянин из села Вершилово производит… – Пронин достал из корзины плоскую керамическую шкатулочку с сыром.

– Уж порадую я матушку за обедом! – воскликнул с восторгом Михаил, пробуя острый сыр. – Что же, и правда простой крестьянин сам такое блюдо смог измыслить?

– Так Пётр Дмитриевич говорит, но сдаётся мне, что без его участия и здесь не обошлось, – улыбнулся лукаво дьяк.

– Ещё есть диковинные яства в Петрушиных подарках? – поинтересовался царь, облизываясь.

– Прости, царь-батюшка, но яства на этом закончились. Только не спеши расстраиваться, ибо диковинки есть ещё. Это валенки, государь. Три пары: тебе, матушке твоей и батюшке. Зимой в них тепло, не то что в сапогах. – И дьяк протянул с поклоном одну пару царю.

На всех шести валенках были нарисованы и вышиты купола Покровского собора (храма Василия Блаженного). Причём на каждой паре угол зрения был другой, и на переднем плане изображены разные купола.