Мартин Заландер - Готфрид Келлер

— А-а, друг Заландер! — вскричал Вольвенд, который что-то писал за столиком у окна, а теперь встал и, протягивая руку, шагнул навстречу. — Добро пожаловать!

— Прошу прощения, я несколько опоздал, — сказал Заландер, — заработался в конторе, пока не пробило час!

— Ничего страшного! Как видишь, я тоже был занят; сам-то беден как Ир, но постоянно слежу за финансовыми делами жены, а в тамошних краях это не самая простая задача. У свояченицы моей есть собственный управляющий, однако ж и за ним нужен глаз да глаз, аккурат сейчас проверяю его последний отчет. Ну да ладно, давай-ка посмотрим, где наши дамы!

Он собрал лежавшие на столике бумаги и запер их в ящик комода.

— Ты посмотри на этот комод, как превосходно он окрашен! Натуральная ель, а с виду словно орех! У нас все сплошь взято напрокат, утварь, постели и прочее, покуда не решено, временно мы здесь или нет. И обед мы нынче заказали из ресторации, хоть и привезли с собой кухарку, но она покамест не освоилась со здешним кухонным обзаведением.

Отворилась дверь, вошла г-жа Александра Вольвенд-Главиц. Одетая в шуршащие шелка, ростом она почти не уступала мужу, но в глаза ему смотрела робко, будто опасалась сделать что-нибудь не так. Черты лица правильные, однако в целом лицо невыразительное, с более глубокими складками, чем пристало бы в ее, вероятно, без малого сорок лет.

— Вот видишь, — обратился к ней Вольвенд, — здесь мужчины не говорят «целую ручки, сударыня»! Здесь руку пожимают, и точка!

Заландер облегчил милой даме сей маневр, исполнив его согласно только что оглашенному предписанию, сиречь протянув ей руку.

— Добрый день, господин статский советник фон Заландер! — произнесла она несколько хрипловатым голосом. — Буду рада, если вы не откажете кушать с нами скромный обед!

При этом она, не в пример Мартину, отвесила поклон, как прежде ее сын Георг.

— Нет-нет! — рассмеялся Вольвенд. — Коли тебе не целуют руку, кланяться из-за этого вовсе незачем!

Она густо покраснела, потому что муж, хоть и смеялся, бросил на нее колючий взгляд. Рассердился по поводу определенно заученной, но не вполне правильно воспроизведенной приветственной фразы. К счастью для перепуганной бедняжки, дверь снова отворилась, и вошла ее сводная сестра, которая тотчас приковала к себе взгляд Заландера. Поистине прекрасное зрелище — такая же статная, как и сестра, она была лет на двадцать моложе и в белом своем платье выглядела безупречно. Платье было простого покроя, без всяких рюшей, главное его украшение составлял белый же кружевной воротник-пелерина, под которым чуть просвечивали прекрасные плечи и руки и который лежал на них красивыми складками. Изысканный блеск придавала всему облику девушки мягкая застенчивость, просветлявшая скромное ее существо точно лунный свет. Здороваясь с Заландером, она слегка улыбнулась, скорее, пожалуй, просто набрала в грудь воздуху, а не улыбнулась ему или кому-то другому, и он невольно поклонился, невзирая на свои демократические принципы, и даже вынул руки из-за спины.

Тут прибежали мальчуганы с сообщением, что суп на столе.

— Идемте, пока не остыло! — пригласил Вольвенд. — Это единственное, что нынче приготовила кухарка, хороший австро-венгерский суп, ну и не забыть кое-что на сладкое. Господин советник, позволь просить тебя предложить руку моей жене и пройти вперед, налево.

Мартин сделал над собою усилие, чтобы побыстрее последовать приглашению. «Откуда у него эти треклятые церемонии? — подумалось ему. — Здесь он о них понятия не имел, как и я сам!»

Нынче Мартина, разумеется, усадили за столом подле хозяйки дома, зато великолепная Мирра эллинского происхождения оказалась его визави.

К его удивлению, Луи Вольвенд незамедлительно вооружился разливною ложкой и погрузил ее в супницу, с которой кухарка — тоже весьма примечательная обличьем — сняла крышку.

— Это моя обязанность! — сказал он Заландеру, который за ним наблюдал. — Прошу тарелки, будем просто их передавать, нас ведь немного.

Жена явно несколько смущалась, что ею этак командуют; Вольвенд же наполнял тарелки одну за другою, зачерпывая со дна супницы самое вкусное, по справедливости, но заботясь и о том, чтобы при передаче суп не расплескался.

Во всех жизненных ситуациях, когда появлялся суп, Мартин Заландер следовал привычке немедля приступать к еде, как только получал свою тарелку. Вот и на сей раз, едва с разливом было покончено, он без промедления погрузил ложку в суп и понес ее ко рту. Однако донести не успел, потому что хозяин, который словно бы дожидался именно этой минуты, вдруг сухо проговорил:

— Георг, молитву!

Опешивший Заландер замер с ложкою в руке и глянул по сторонам. Все сидели благоговейно сплетя ладони, меж тем как мальчик читал застольную молитву. Хочешь не хочешь, Мартин тоже опустил ложку в тарелку и по крайней мере положил руки перед собою на стол. Для лицемерно-молитвенного жеста ему недостало наглости. Но он вполне непринужденно наблюдал за Луи Вольвендом, который серьезно потупил взор и сжал губы под своими татарскими усами, будто держал во рту глоток вина.

После молитвы беспрепятственно приступили к супу, а поскольку при этом обыкновенно говорят мало, у Заландера было время обдумать сей инцидент. То, что в семье с детьми по-прежнему читают застольную молитву и что Вольвенд тоже поступал так, видимо переняв этот обычай в семье тестя, привлекло его внимание куда меньше, нежели очевидный умысел, с каким он позволил ничего не подозревающему гостю взять ложку, а уж потом отдал приказ. Отсюда Мартин заключил, что это определенно был камешек в его огород и, меж тем как, втайне забавляясь, узнал в этом давние штучки, только удивлялся, зачем они понадобились сейчас и отчего Вольвенд сам не почувствовал обидной их формы. Как ни хорошо он знал или думал, что знает старого приятеля, ему все же в голову не приходило, что Вольвенд успел преисполниться и некой злости, каковая без его ведома просачивается наружу там, где он меньше всего желает, просто оттого, что прочность оболочки ослабевала.

Кстати, Вольвенд заметил, что гость воспринял маленькую каверзу его новейшего изобретения не вполне равнодушно, и начал застольную беседу следующим образом:

— Наверно, тебя удивил этот наш обычай, дружище! Ты ведь знаешь, я никогда не был ни нытиком, ни святошей, да и не собираюсь становиться! Но в нынешние времена и при той жизни, какую мне выпало вести, в постоянной и самой унизительной погоне за барышом, обычно бесплодной и утомительной, учишься все больше обращать взор на старинные идеалы человечества, дабы если и не для себя, то хотя бы для детей спасти опору и поддержку. Ты ведь понимаешь!

От Заландера не укрылось, что и женщины, и мальчики пристально смотрели на говорившего и, судя по выражению лиц, полагали его слова, новые для них и непонятные, все же чем-то великим и мудрым. Вот почему он не хотел молчанием оставить главу семейства без поддержки.

— Ты совершенно в своем праве! — отвечал он. — Отвлекаясь от вопросов домашнего богослужения, я всегда считал, что вообще ввиду положения, которое христианская религия занимает в мировой истории и в современной жизни, никак нельзя утаивать от детей ее значение, каким бы оно ни представало на тот или иной момент. Наш долг — обеспечить им возможность развить к совершеннолетию свободное мировоззрение; а для этого они должны узнать, что существовало вплоть до их времени, должны услышать, что религия говорит сама о себе, а не что говорят о ней другие.