Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас

Я вздохнула, слишком углубившись в свои мысли, чтобы отказаться от вина.

– Вряд ли тайна касается именно трансильванских земель, – сказала я наконец. – Тут что-то гораздо ближе к Праге.

– Ты права.

– Не надо изображать, что ты впечатлен моей проницательностью, – огрызнулась я. – Твои методы мышления и образ действий знакомы мне еще с тех пор, как я работала у тебя машинисткой в Темпле. Кроме того… – Я не устояла против соблазна намекнуть, что даже теперь, когда наши судьбы соединены, у меня могут быть свои секреты: – С тех пор, как мы виделись в последний раз, я стала ученицей Шерлока Холмса.

Годфри с глухим стуком поставил кубок на стол:

– Холмс! Что он делал в Париже и каким боком ты связана с этим господином?

Меня весьма позабавило, что Годфри отзывается о сыщике с той же надменностью, как и я сама, и я поспешила ответить на вопрос адвоката:

– Мы вместе работали над тем жутким делом, которое я столь неразумно упомянула ранее. Между прочим, я тоже обещала барону де Ротшильду хранить тайну, как и Ирен, конечно.

Годфри скривился:

– Похоже, дом Ротшильдов взял в оборот обе ветви дома Нортон Адлер. Не говоря уже о доме Хаксли. Очевидно, пора нам с тобой выложить все карты на стол. Я начну первым?

– Будь так любезен. – Если честно, меня пугала необходимость описывать грязные и жестокие сцены, свидетелями которых нам с Ирен, а иногда и с Пинк пришлось стать с тех пор, как Годфри оставил нас, таких веселых и простодушных, в Париже.

Он поднялся, нашел канделябр и зажег несколько огарков желтых свечей. К тому времени небо уже почти почернело. Лишь птицы, превратившиеся в темные силуэты, которые больше напоминали летучих мышей, до сих пор перекликались вдали, пикируя вниз и снова взмывая в вышину.

Годфри поставил канделябр на наш импровизированный обеденный стол. Пламя свечей мерцало в такт последним взмахам крыльев пернатых за окном.

Он налил в кубки еще немного красного вина.

Темнота, сгущавшаяся как внутри, так и снаружи, огоньки свечей, огромный пустынный замок – все это напомнило мне самые восхитительно жуткие истории о призраках, от которых у меня замирало дыхание в детстве и которые до сих пор хранились в памяти.

Я встала и взяла с кровати ночную рубашку, накинув ее на плечи наподобие шали.

Когда я вновь села, Годфри начал:

– Барон пожелал оставить свое поручение в тайне, потому что дело касалось весьма животрепещущего для него вопроса: жестокого восстания против евреев. И местом его снова оказалась Прага.

Я кивнула, поскольку совсем недавно и сама воочию наблюдала страх барона перед погромами, хотя тогда речь шла о его родном Париже.

– Мы с Ирен были в Праге вместе с тобой в прошлом году, – напомнила я, – когда слухи о возрождении Голема в еврейском квартале угрожали миру и спокойствию горожан. Зачем же барону теперь понадобилось скрывать от нас обеих свои опасения?

– Голем – просто легенда, оживший глиняный истукан, якобы способный убивать. Это была… детская игра, – тут Годфри почему-то вздрогнул, – по сравнению с последним бунтом в Праге. Честно говоря, барон посчитал обстоятельства этого дела недопустимыми для женских ушей.

– Барон, – возмущенно возразила я, – ввел нас с Ирен в курс парижских событий, где имело место двойное убийство и нанесение увечий в maisons de rendezvous.

– Должно быть, он совсем отчаялся, когда я исчез.

Я решила не обижаться:

– Не иначе. Шерлок Холмс ехал бы из Лондона слишком долго, так что барону поневоле пришлось положиться на наши деликатные женские уши.

– Что в итоге привело к танцу обнаженных демонов и боевому топору Красного Томагавка?

– Да. Но давай вернемся к пражским ужасам, Годфри, пока я пытаюсь придумать достаточно приличные термины, чтобы описать джентльмену те события, в которых нам пришлось поучаствовать в Париже за последние три недели.

– Вам с Ирен? – Годфри зашевелился, затем вынул из внутреннего кармана на груди портсигар, где лежала только одна сигарета: – Не возражаешь, Нелл?

– Я всегда возражаю, но в некоторых случаях молчу об этом. Сейчас как раз такой случай.

Адвокат привстал, чтобы наклониться над канделябром, и протянулся к свече, зажигая уже притушенный прежде окурок. Я поняла, что бедняга берег последнюю сигарету, которой вот-вот придет конец.

Синеватый дымок моментально потянулся вверх по направлению к окну.

Как и Ирен, Годфри нуждался в курении, чтобы сосредоточиться и настроиться на беседу.

– Ты в курсе, Нелл, как непрочен мир между христианами и евреями во всех наших крупных городах.

– Верно. Подробно изучая обстоятельства злодейств Джека-потрошителя, я узнала, что власти всерьез озабочены еврейским вопросом, как в Лондоне и Париже, так и в Праге. Похоже, обыватели первым делом пытаются свалить все грехи на евреев.

– Ты говорила, что и в Париже произошли убийства женщин, почерк которых напоминает работу Джека-потрошителя.

Я кивнула:

– Две куртизанки, предназначенные для принца Уэльского; нищенка рядом с Эйфелевой башней, профессия которой могла быть как невинной, так и нет; плюс еще одна жертва, не считая прерванного расчленения в подземелье.

– Куртизанки, принц Уэльский, расчленение, – пробормотал Годфри. – Я потрясен скорее тем, с какой легкостью ты жонглируешь подобными словами.

– Куда же деваться, если так все и было на самом деле, как я ни старалась держаться от подобных вещей подальше. Зато теперь ты убедился, что не стоит жалеть мои «деликатные» уши.

– Барон действительно посчитал происшествие слишком жестоким для женщин. Ведь в Праге тоже было найдено тело.

– В одном из своих писем ты упоминал убийство девушки и говорил, что снова подозревают Голема, – сообщила я.

– Разве? Такое чувство, что с тех пор прошла целая вечность. Нет, смерть той девушки была страшной, но если сравнить ее с другим, еще более немыслимым убийством, где были нанесены увечья…

– Второй женщине! – закричала я в возбуждении, потому что сообразила: раз в Праге убиты несколько женщин, получается, что Потрошитель работал здесь до Парижа. Из Лондона в Прагу, а потом в Париж – что за нелепость? Не мог Келли так далеко забраться, аж до самой Праги. Или мог?

Годфри покачал головой, не в силах говорить.

– То есть жертвой стала не женщина?

Он снова покачал головой:

– Не в этот раз. Ребенок. Младенец.

– Ребенок? Убит?!

Я думала, что меня уже ни чем не проймешь, но тут внезапно потеряла дар речи. Крепко прижав к груди импровизированную шаль, я обхватила себя руками. Если чуть раздвинуть локти, я сейчас могла бы укачивать ребенка. Дитя. Младенец. Я не держала на руках детей со времен посещения отцовского прихода в Шропшире: в бытность мою гувернанткой подопечные были уже школьного возраста.