Моменты счастья - Алекс Дубас

Мама (ей в этот момент двадцать восемь лет – и какая же она взрослая!) стоит в синем плаще с клетчатым подбоем возле самого выхода. С букетом разноцветных фрезий в грубой коричневой бумаге и с мечтами. И казалось, что все лучи из всех-всех окон всей школы разом решили встретиться в маминых волосах.

Озадаченно-нежная, она протягивает мне выглядывающие из хрустящей обертки цветные головки:

– С днем рождения, дочь!

И счастье. И ручонка в теплой маминой ладони. И акварельно-салатовые тополя. Давай помечтаем. Красивая и недосягаемая. Еще живая. Счастье.

Осенью в Крыму, в холмах меня настигло солнце из-за туч, и первое ощущение – озноб от этого внезапного простого, когда из темноты – под ливень света. Часто возвращаюсь в этот момент. А еще в то утро, когда любимый в первый раз уехал в командировку и оставил меня одну.

А я, счастливая, думала: как же это так? Неужели вот это все: он, и утро, и кошка, слизывающая творог с пальца, и полчища комаров, и даже букет из луковых перьев, минуту назад сорванных с грядки, – все это только мне и только мое счастье?!

1943 год. Конец ноября. Село Малая Белозерка Запорожской области. Уже несколько часов мы сидим в погребе. Мы с бабушкой внизу, а дедушка на ступеньках. Он иногда приподнимает крышку погреба, оглядывается, прислушивается и негромко приказывает: «Сидите тихо!»

Наверху стреляют. Сначала стреляли часто и громко, но теперь уже реже и тише. Вот громкий топот ног. Мы замираем, страшно! Но дедушка вдруг резко открывает крышку погреба и громко говорит нам: «Выходите. Наши пришли!»

Дальше в моих воспоминаниях все мелькает, как в калейдоскопе.

В хате очень много солдат. Дедушка с ними разговаривает, говорит, что я случайно осталась, не успели забрать с летнего отдыха, что отец военный. Бабушка у печки в самом большом казане варит кулеш. Я смотрю на солдат, будто ищу знакомые лица. Их нет. Но все мне улыбаются, гладят по голове, говорят одобряющие слова.

Потом все кушают и укладываются спать. Людей много, ложатся прямо на пол. Мне душно. Осторожно, боясь наступить на спящих, я пробираюсь в сенцы, открываю дверь, выхожу во двор и… застываю, пораженная увиденным. На темном небе огромная (или это мне так показалось) луна освещает все сказочным серебристым светом. Тишина, спокойствие, только там снизу из балки доносится тихая наша песня и негромкий скрип колес.

После длительного грохота боя, суеты в переполненной хате эта тишина, спокойствие, это фантастическое лунное освещение привели меня в странное состояние. Я стою посреди улицы, но не ощущаю холода. Наоборот, мне кажется, что меня накрыли чем-то теплым и мягким. Наши пришли! Все плохое, страшное, несправедливое кончилось! Наши пришли, и теперь все будет хорошо. Мама и папа, которых я не видела уже более двух лет, вернутся и заберут меня. Я снова буду ходить в школу. Все вернется, ведь наши пришли! И из глаз полились слезы, но это были не слезы горя и обиды, а светлые слезы радости и счастья! Именно счастья, ведь наши пришли!

Ночь последних чисел декабря 1987 года. Мы с мамой несем по Кутузовскому проспекту домой елку, которую «по блату» нам отложили в дипкорпусе. Елка огромная и пушистая, ее лапы колышатся при каждом нашем шаге, на нее падают пушистые снежинки и блестят, она уже новогодняя… Мама молодая, красивая и веселая, улыбается мне, и я чувствую любовь в ее взгляде. Я еще маленькая, у меня столько всего впереди!!! На улице легкий морозец, под ногами скрипит и переливается снег. Мы счастливы…

Сахалин, 1988 год. Военный поселок «Сокол», в котором тогда располагался авиационный полк семьсот семьдесят семь. Зима, вечер, темно. Мне пять лет. Папа забирает меня из садика «Звездочка» (только для детей военных), сегодня он получил зарплату, и поэтому по дороге домой мы заходим в книжный магазин. Это деревянный одноэтажный домик зеленого цвета, над крыльцом нарисована красная звезда. Мы пришли покупать открытки, я собираю коллекцию открыток с фотографиями животных. Я не достаю до прилавка, чтобы посмотреть, какие открытки имеются сегодня в наличии. Папа помогает мне снять варежки, которые теперь болтаются на резинке, и поднимает меня на руках до прилавка. Смотрю. Выбор невелик. С открыток на меня смотрят только волк, олень, кабан и куница. Я беру всех по две, в надежде обменять потом у кого-нибудь во дворе на что-то более ценное. Папа платит, и мы снова выходим на холодный зимний воздух. В чистом небе сияют звезды, под валенками скрипят снежинки, за пазухой у меня лежат два волка, два оленя, два кабана и две куницы. Я счастлива. Не знаю, куда делись остальные открытки, но две одинаковые с кабаном лежат до сих пор в столе, напоминая мне о сказочном детстве в далеком таежном поселке.

А вот и продолжение. Сахалин, 1990 год. Тот же поселок. Суббота. Мне семь лет. Я, мама, папа и собака Альфа идем за грибами «за полосу» – то есть в лес, который начинался сразу же за взлетно-посадочной полосой военного аэродрома. Припекает солнышко, в воздухе разлит аромат леса, какая-то неуловимая смесь запахов, мха, папоротника, лопуха, прелой листвы и грибов. Папа говорит: «Будем учить собаку искать грибы, как свинья трюфели». Он натирает собаке нос шляпкой от подберезовика: «Альфа, ищи!» Альфа отворачивает морду, сопротивляется. Ей не нравится, что ее сравнили со свиньей. Начинается дождь. Мы укрываемся в одном из бетонных дзотов, которые остались тут после Русско-японской войны. Мама разворачивает бутерброды с колбасой и с тушенкой, которую папе выдали на паек. Мы молча едим и слушаем, как дождь барабанит по бетонной крыше дзота. Мне нравится, что мы вот так все вместе сидим, согнувшись, в тесноте, да не в обиде. Мне радостно и весело. Альфа пользуется моментом и съедает колбасу с моего бутерброда. И это был ее счастливый момент.

Осень 1949 года. После войны у нас снимает комнату молодой музыкант, скрипач. Пока он служил на войне, его двоюродная сестра продала фамильный дом, оставила ему от родителей только пианино. Я живу с мамой, папа погиб в 1945 году, его на посту подстрелил польский снайпер. Мы часто перечитываем его нежные письма из окопов. «Обязательно поцелуй мою любимую Зиночку…» Скрипач был худой, я его подкармливала. Закрутилась любовь. И в этот (точно не помню) день он пришел к маме делать предложение. Это счастье! Пахнет пирогами, мама вскидывает руки и что-то возражает, говорит, что скрипач – это ненадежное занятие, спрашивает, чем мы будем жить. А я уверена – уж вместе мы не пропадем, в голове моей мысли, что войны больше нет, в доме есть еда и любовь и я теперь уж точно буду счастлива! Впереди моя жизнь! Мы прожили душа в душу больше пятидесяти лет, где только не были – и на Кубе жили, и в Монголию на гастроли ездили, чего только не было. Но тот день почему-то запомнился – такое было счастье!