Антиквар - Марина Юденич

Черный дым застилает небо, горячий пепел носится в воздухе, серой пеленой оседая на алом, пропитанном кровью снегу.

Забыть?!

В большой нарядной юрте, устланной бесценными коврами, свирепый хан с приближенными праздновал победу.

Неутомимые воины пировали под открытым небом, у костров, что горели денно и нощно.

Будто поминальный огонь по жителям поверженного города.

Забыть?!

Как, проваливаясь по пояс в глубоком, вязком снегу, под покров дремучего леса собирались те, кто уцелел.

Как тянулся за многими кровавый след, потому что страшные раны были едва прихвачены грязными тряпицами.

Не до них было тогда — не до кровавых ран.

Хватило бы сил удержаться в седле и удержать в руках меч. А нет коня — устоять на ногах.

Но все равно — пешим ли, конным — добраться до ярких костров и пестрых юрт.

Отомстить.

Забыть?!

Как на седьмой — священный — день из заснеженного леса вывел Евпатий Коловрат ополчение.

И — будто мертвые восстали! — новая рать схлестнулась с воинством Батыя.

Был грозный хан весьма удивлен упорством и живучестью русских.

Однако ж непоколебимо уверен в своем превосходстве — потехи ради велел шурину, искусному воину, прославленному ловкостью и силой, звать дерзкого Коловрата на поединок.

Подчинился храбрый Хостоврул.

Сошлись бойцы в недолгой схватке — сорвавшись с седла, тяжело рухнул наземь Батыев шурин, и дымилась на морозе, разливаясь по снегу, его горячая кровь.

На секунду — не более — воцарилась тишина.

Но прошло мгновение — яростный крик Батыя пронесся над головами всадников, и сам он, пришпорив коня, первым ринулся вперед, проклиная убийцу.

Этот бой был совсем недолгим.

Слишком неравны силы.

Пробил страшный час — лесная дружина перебита.

Мертвый Коловрат распластался на снегу, устремив незрячие глаза в яркое, морозное небо.

В руке его и тогда зажат был грозный меч.

Батый, склонившись с седла, застыл угрюмо, вглядываясь в молодое чуждое лицо, то ли пытаясь постичь нечто, то ли запоминая.

Но как бы там ни было, он тоже был воин, грозный хан — доблесть чтил, как подобает любому, избравшему ратный труд.

Легенды гласят, по приказу Батыя был Коловрат погребен, как воин, с мечом в руках.

Шестьсот шестьдесят три года минуло с той поры.

И пришло время — память, которая никак не могла сослужить ему эту службу, совершила невозможное.

Прошлое воскресло, отразилось в душе, будто события недавних дней.

Только меч Коловрата — грозное оружие, коему теперь пришел черед исполнить предначертанное, — долгое время был недоступен.

Однако Господь милосерд, а Святая Русь вновь призывает сынов, осеняет их своим материнским благословением.

Нет на свете силы, способной противостоять их воле, — меч наконец-то в его руках.

И — видит Бог! — скоро, уже совсем скоро он исполнит то, что должно.

К вечеру день нахмурился. Даже что-то невнятное — мокрый снег или ледяной дождь — моросило с неба. Потому, наверное, жарко пылающий камин как-то особенно притягивал к себе, и люди, сами не сознавая того, незаметно придвигали кресла все ближе к огню.

Утренний бодрящий ветер не улегся — но незаметно наполнился унынием и злобой. А может, его неласковый собрат примчался невесть откуда и теперь бушевал над продрогшей землей.

В трубе страшно выло, но сухой, горячий треск пылающих поленьев, как ни странно, почти заглушал звериный вой. Словом, здесь, в большой уютной гостиной, у камина, с горячим кофе в маленьких чашках севрского фарфора и старым добрым коньяком в пузатых бокалах, было комфортно.

И только разговор — нелегкий и вовсе не приятный — несколько омрачал идиллию. Хотя напряжение первых минут, время натянутых фраз, бессвязных, обрывочных объяснений, раздумий, когда чаши весов застывают в хрупком равновесии, и одному Господу известно, какая перевесит в следующий миг, — миновало.

— Побег, конечно, был большой глупостью. Очень большой. Но… знаете, Игорь, как ни странно, я вас понимаю.

Говоривший был высокий худощавый молодой мужчина.

Умное, некрасивое лицо запоминалось крупными чертами, массивным носом с легкой горбинкой, резко очерченными скулами, глубокими складками на впалых щеках.

У него был волевой, четкий подбородок, тонкие малоподвижные губы.

Светло-карие — в желтизну — глаза смотрели на мир спокойно, без особой профессиональной проницательности, любимой мастерами шпионских романов.

Густые темные волосы неожиданно оказались довольно длинными. Не по уставу — уж точно. Хотя кто его знает, какие у них теперь уставы?

— Понимаете? Действительно — странно.

— Не просто понимаю — оказался однажды в похожей ситуации и испытал непреодолимое желание бежать.

— Но преодолел.

— Преодолел. Иначе, возможно, не делился бы теперь с вами этим опытом.

— Это что-то секретное, Юра? Никак нельзя рассказать?

— Да как вам сказать, Лиза: и да, и нет. Фрагмент, пожалуй, можно. Словом, однажды мне довелось посетить не вполне дружественную тогда страну. То есть недружественной она была только наполовину, в том смысле, что в ту пору у них шла ожесточенная борьба между двумя политическими группировками. Одну мы поддерживали. Власть в большей степени была сосредоточена в руках другой. «Наши», впрочем, тоже контролировали некоторые участки власти и, скажем так, были отнюдь не в подполье. Я же, надо сказать; направлялся в страну нелегально, в соответствии с легендой. Такая ситуация. И вот представьте… Маленький аэродром, крохотное поле, самолет подруливает почти к зданию аэропорта, подают трап. Спускаюсь в толпе пассажиров, делаю первый шаг на земле. И вдруг молодой подтянутый человек, в темном костюме и тугом галстуке, крепко берет за локоть и полушепотом интересуется: «Вишневский Юрий Леонидович?» То есть, как вы понимаете, называет мое настоящее имя. Вот тут, Игорь Всеволодович, я испытал, очевидно, нечто очень похожее на то, что случилось с вами. Желание бежать немедленно, отшвырнув от себя встречающего. Бежать неведомо куда, заведомо понимая, что буду немедленно схвачен. Маленькое летное поле со всех сторон, естественно, обнесено надежным заграждением. И знаете, несмотря на все это, вероятнее всего, я бы побежал. На потеху публике. К счастью, молодой балбес, из числа наших сторонников, встречавший у трапа, разглядел животный ужас в моих глазах — и все понял. Что было сил вцепился в мой локоть и скороговоркой выпалил нужные слова.