Большая красная кнопка - Макс Острогин

Страшно.

Мы молчали. За весь этот час мы не произнесли ни слова, смотрели.

Прозвонило три раза.

– Готовность первого уровня, – объявил голос.

– Время пришло, – прошептал дед Белову. – Вперед.

Гейнц кивнул. Все снова уставились на Белова. Он потрогал голову. Изображение дрогнуло.

Интересно, а если бы они обнаружили маленькую камеру, спрятанную в пилотку? Мир бы устоял?

Дурацкая мысль. Но вполне нормальная. Это могло случиться. Белов мог уронить камеру, и тогда…

Я почувствовал, как рот наполнился солью, видимо, я тоже прикусил или язык, или щеку.

– Восемьдесят процентов, – сообщил дед громко. – Установка выходит на пик. Белов, начинайте.

Молоточек. Белов протер его о рукав. Колпак из полированной стали. Белов снял колпак. Под ним обнаружилась прозрачная хрустальная сфера, Белов потрогал ее пальцем. Разбил хрусталь.

– Начинаем обратный отсчет. Девяносто девять…

Белов скрипнул зубами.

И Егор тоже. Наверное, и я.

– Девяносто два, – произнес голос. – Девяносто один…

Отсчет. Обратный отсчет.

Мы видели кнопку. Красную и выпуклую, в осколках стекла.

Большую Красную Кнопку.

– К черту отсчет, – сказал Гейнц. – К черту дешевый драматизм, Белов, нажимайте.

– Но…

Белов посмотрел на свою ладонь.

– Нажимайте.

Белов нажал на кнопку.

Камера погасла.

Темно.

Запись возобновилась через тридцать четыре минуты.

Тишина. Первое, что я услышал. Тихо. Звук растворился. Это был все тот же зал. Центр Управления Потоком. Но в нем произошли перемены. Суета. Паника. Ученые носились по нему, перепрыгивали от компьютера к компьютеру, нажимали на кнопки, кричали, толкали друг друга, снова кричали. Без звука, звук ушел.

Дед лежал на полу, халат его был перемазан кровью, кроме того, из-под него тоже растекалась кровь, черной лужей.

В воздухе, примерно в метре от пола висела кружка. Просто висела, безо всяких причин, медленно переворачивалась.

Рыжий прилип к компьютеру, бил пальцами по клавишам и оглядывался. Он постоянно оглядывался, с ужасом, каждые несколько секунд.

Гейнц стоял у стены и задумчиво листал свой блокнот. Наверное, это было самое дикое. Слюнявил палец, переворачивал страницы, покачивал головой, почти незаметно, краешком губ, улыбался.

– Ты видишь? – спросил Егор.

– Кружку?

– Нет, слева.

Я посмотрел в левую часть экрана. Там что-то происходило. Мельтешение какое-то, словно кто-то невидимый уцепил экран за край и стал его натягивать.

И вдруг замерцало, по-другому я не могу это назвать, именно замерцало. Но не светом, а… Вот если поймать шершня, но не прихлопывать сразу, а взять за пузо и глядеть на мир сквозь мельтешенье его крыльев. Сначала вроде бы все как оно и есть, а затем начинает медленно расплываться, как бы утрачивая внутренние связи, затуманивается, даже солнце. Вот и здесь. Изображение ЦУПа расслаивалось на нити, тонкие, как волосы.

А потом, разом, точно прорвался надутый до звона пузырь, ворвалась мгла. Густо-бордового цвета.

– Все? – спросил Егор. – Что произошло? Кассета остановилась?

– Вертится… А не кажет.

– Нет никакого изображения, цифры не скачут… Перемотаю лучше.

Егор нажал на кнопку, дождался, пока цифры опять не запрыгали.

– Опять ни черта не видно… Два с половиной часа прошло. Сейчас налажу…

Егор принялся вертеть какие-то ручки на плеере, и через несколько секунд появилось мутное изображение, сделанное точно через красное стекло.

Рыжий. Он стоял у стены, прижимая к груди руку. То есть он держал в правой руке свою левую руку. Оторванную. По белому халату расползалось пятно. Рыжий трясся.

Егор покрутил еще, и появился звук, красная муть немного убралась, и стали различимы цвета.

– Брось… Брось ее!

– Не могу, – ответил рыжий. – Не могу…

Белов отобрал руку, замер. Он не знал, что с этой рукой делать, выкинуть было неудобно, и, немного подумав, Белов вернул руку рыжему.

– Сделай еще укол, – попросил тот. – Боюсь я, не вытерплю…

– Осталось три ампулы, – ответил Белов. – Какая-то сволочь распотрошила аптечки…

– Пирожкин… Торчок проклятый, хвастался.

– Должно хватить до поверхности. Я с анальгином смешал.

– Все равно больно, – рыжий погладил руку. – И в башке что-то… Муть… А сначала ничего не почувствовал, чудно…

– Ты видел, кто это?

– Нет, – рыжий помотал головой. – Нет, оно… Что это?

– Не знаю. Надо уходить. К лестницам.

Они двинулись по коридору. Белов шагал первым, оглядывался. Рыжий отставал. Боль он начинал чувствовать, он стонал и запинался. Коридор выглядел необычно. Неровный и косой, точно его слегка сплющило с боков и подперло снизу, поломанный и скрученный.

– Оно прыгнуло, ты видел? – спросил рыжий. – Ты видел, как оно разорвало Дежкина?

– Да…

– Что это?!

– Не знаю… Надо выбираться на поверхность.

– Нужно оружие… Откуда у нас оружие?..

Коридор расширился, и они воткнулись в велосипеды, много, целый завал, стали пробираться через них, и в самом велосипедном разгаре встретили трупы. С вывернутыми конечностями. Рыжему было трудно преодолевать велосипеды, он дважды терял руку, и Белову приходилось ее доставать, потому что без руки рыжий начинал плакать.

За велосипедами обнаружился холл, квадратный и широкий, перевернутые диваны и снова трупы, все в белых халатах.

– Вода из аквариума исчезла, – прошептал рыжий. – Рыбки исчезли…

Белов подошел к стене.

– Правильно, – сказал рыжий. – Пожарный кран. Там топоры. И багор, мне нужен багор…

Белов открыл ящик, достал топор.

– Багра нет.

Рыжий поглядел на руку, зажал ее под мышкой, снял часы, спрятал в карман. После чего убрал руку в пожарный ящик и закрыл ее.

Я чуть не засмеялся. Я прекрасно понимал, что сейчас, вот прямо на моих глазах уничтожается история. У нашего мира была своя судьба. И вот эта судьба запнулась о кочку и скатилась в канаву. Самый важный момент во всей истории человечества. А какой-то человек был сильно озадачен тем, куда пристроить свою оторванную руку.

– Смотри… – прошептал рыжий. – Там, возле двери.

Белов посмотрел.