Шардик - Ричард Адамс

— Ш-ш-ш!.. Ш-ш-шардик!..

— Шардик здесь, мой повелитель.

Неожиданно под темными сводами деревьев прокатился хриплый рев, перекрывший даже шум битвы. Потом послышался лязг и скрежет железа, резкий треск ломающихся досок, панические вопли людей и глухие звуки волочения. «Да отпустите ее, болваны!» — проорал голос Балтиса. А миг спустя снова раздался оглушительный рык, полный дикой, свирепой злобы. Кельдерек вскочил на ноги. Клетка стремительно катила вниз по дороге, раскачиваясь и подпрыгивая; грубо сплоченные дощатые колеса месили грязь, оставляя глубокие колеи, и громыхали, наскакивая на камни. Крыша развалилась, и металлические прутья торчали в разные стороны — одни волочились по земле, другие метались в воздухе, точно гигантские цепы. Шардик стоял на дыбах среди груды расколотых в щепы досок; по плечу у него стекала кровь, из пасти летели хлопья пены. Передними лапами он бил по железным прутьям со страшной силой, с какой не били и самые тяжелые молоты Балтиса. Обломок толстого кола, острием воткнувшийся глубоко в шею, покачивался вверх-вниз в ране, и медведь ревел от боли и ярости. Косматая голова с налитыми кровью глазами и вспененной пастью крушила нижние ветви деревьев, нависающие над дорогой, по которой Шардик несся к месту сражения, подобный грозному апокалиптическому зверю. Кельдерек едва успел отпрыгнуть на обочину; раскисшая от дождя почва просела под ним, и он рухнул навзничь в слякоть. Полуразрушенная клетка прогрохотала мимо, глубоко взрыв землю в том самом месте, где пару секунд назад он стоял на коленях, и три колеса толщиной с мужскую руку переехали тело Та-Коминиона, перемалывая в кровавое месиво плоть и кости. Еще какое-то время повозка неслась вниз, рассекая толпы бегущих вспять ортельгийцев, точно колесница демона, но на повороте врезалась в дерево, высоко подпрыгнула и рассыпалась на куски. Несколько мгновений Шардик, опрокинутый на спину, молотил лапами в поисках опоры, а потом перевалился на бок, неуклюже встал и — с торчащим в шее обломком кола — ринулся через лес вперед, на поле боя.

Гел-Этлин посмотрел сквозь сумеречный дождь в одну и другую сторону. Строй нигде не сломался. Уже почти полтора часа бекланские отряды просто стояли на своих позициях, отражая яростные, но разрозненные атаки ортельгийцев. В ходе первой атаки, в которую с фанатичной отвагой без колебаний бросилось не более двух-трех сотен человек, Гел-Этлин с облегчением заключил, что имеет дело с незначительными силами противника. Однако, когда ортельгийцы, продолжавшие валом валить из леса, начали с шумом и толкотней выстраиваться в неровную, но грозную боевую линию, которая постепенно растягивалась налево и направо, покуда почти не сравнялась в длине с оборонительным порядком бекланцев, — тогда Гел-Этлин понял, что молодой гельтец говорил чистую правду. Перед ними было целое вооруженное племя, слишком многочисленное на его вкус. Одна атака за другой разбивалась о незыблемую стену бекланских солдат, и вскоре склон усеивали убитые ортельгийцы и вопящие, ползущие прочь раненые. Спустя непродолжительное тревожное время стало ясно, что у неприятеля, захваченного врасплох, как Гел-Этлин и рассчитывал, нет единого командования, — они кидались в наступление отдельными беспорядочными ватагами, каждая со своим вожаком, следуя несогласованным приказам баронов. Гел-Этлин несколько успокоился: хотя вражеское войско раза в полтора превосходит по численности бекланцев, оно не сумеет взять верх над ними, покуда действует столь бестолково и неслаженно. Нужно просто держать оборону и ждать. Такая тактика, с учетом всех обстоятельств, остается наилучшей. У него сейчас только половина армии, причем половина слабейшая; солдаты, утомленные последним многодневным переходом по жаре, совсем выдохлись сегодня утром, когда пробивались сквозь пылевую бурю, а склон перед ними с каждой минутой становится все более слякотным и скользким. Пока ортельгийцы предпринимают разрозненные точечные атаки по всей длине оборонительной линии, бекланским подразделениям, не попадающим под удар, ничего не стоит быстро перемещаться к месту нападения и помогать товарищам отбивать врага. С наступлением темноты — а стемнеет уже скоро — атаки, вероятнее всего, прекратятся, но его последующие действия будут зависеть от того, в каком состоянии находится каждая из сторон. Разумнее всего, конечно, увести армию обратно на равнину. Вряд ли это неорганизованное полчище сможет последовать за ними или хотя бы просто продолжить сражение теперь, когда зарядили дожди. Съестные припасы у ортельгийцев наверняка на исходе, а у него еще осталось какой-никакой провизии на два дня, и он, в отличие от неприятеля, сможет пополнить запасы продовольствия, если отступит на свою территорию.

Твердо стоять в обороне до темноты, подумал Гел-Этлин, — вот наша задача. Совершенно ни к чему идти в наступление, рискуя сломать строй. А потом мы уйдем и предоставим дождю закончить дело. Наблюдая за вражескими солдатами, которые под командованием смуглого чернобородого барона с золотым браслетом на плече перестраивались среди деревьев внизу для очередной атаки, Гел-Этлин еще раз хорошенько обдумал принятое решение и не нашел доводов против — а если он не нашел, то и начальство в Бекле, скорее всего, не найдет. Не стоит подвергать опасности половину армии, бросаясь в наступление без особой необходимости или дольше нужного задерживаясь в Предгорье под дождем. Командующий должен действовать трезво и взвешенно: никакой безрассудной удали.

И все же… мысли Гел-Этлина потекли в другом направлении. Когда они вернутся в Беклу, Сантиль-ке-Эркетлис, этот отъявленный лицемер, наверняка сочувственно улыбнется: мол, он хорошо понимает, почему Гел-Этлину пришлось отступить, так и не разбив вражеского войска, — а потом непременно укажет, каким образом было можно и нужно уничтожить противника. «Да какой из тебя главнокомандующий, Гел-Этлин? — добродушно спросил Сантиль-ке-Эркетлис однажды, когда они вместе возвращались с попойки. — Дружище, ты же точь-в-точь убогая старушонка на рынке: „Ой, я ведь, пожалуй, могла бы сбить цену еще на мельд… или если бы сразу подошла вон к тому торговцу за углом, у него, не иначе, дешевле…“ Хорошая армия всегда нападает как большие кошки: стремительно и наверняка. Это как работа колесного мастера: просто в какой-то момент ты говоришь: „Все, в точку“. Генерал, неспособный ухватить этот момент и воспользоваться им, не заслуживает победы». Сантиль-ке-Эркетлис, одержавший победу в десятках сражений и самолично ставивший условия по завершении Войны за отмену рабства, мог позволить себе быть великодушным и участливым. «Ну и что же нужно, чтоб ухватить этот момент?» — заплетающимся языком спросил Гел-Этлин, в то время как оба они ухватились за нечто совершенно иное — за стену, в которую вдруг уперлись. «Да просто не задумываться о возможных плохих последствиях», — беззаботно ответил Сантиль-ке-Эркетлис.

Ортельгийцы пошли в очередную атаку, на сей раз нацеленную прямо на центр позиции. Солдаты тонильданского контингента — это сборище оборванцев — сломали строй, охваченные нервным возбуждением, и нерешительно двинулись вниз по склону навстречу противнику. Гел-Этлин выскочил вперед с криком «Стоять на месте! На месте стоять, тонильданцы!». Уж что-то, а команды отдавать он умел: его мощный голос расколол общий гул, как молот раскалывает кремень. Тонильданцы неохотно отступили и снова построились под дождем. Через несколько секунд ортельгийцы с разбегу ударили в центр оборонительной линии, точно таран в крепостную стену. Зазвенели мечи, и люди порывисто задвигались взад-вперед, задыхаясь и хватая ртом воздух, словно пловцы в бурной воде. Раздался вопль, и какой-то солдат шатко выбрел из строя, схватившись за живот, повалился ничком в грязь и судорожно задергался, похожий на рыбину с перебитым хребтом, выброшенную на берег умирать. «Стоять на месте, тонильданцы!» — снова проорал Гел-Этлин. Рыжеволосый костлявый ортельгиец проскочил в образовавшуюся в строю брешь и неуверенно пробежал несколько шагов, озираясь вокруг и размахивая мечом. Один из офицеров бросился на него, пытаясь нанести колющий удар в грудь, но парень отпрянул в сторону, и лезвие полоснуло по локтю. Ортельгиец завопил от боли и, круто развернувшись, ринулся прочь.