Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская

Женщина из архивного покачала головой.

— Это сложная процедура. Вам зачем?

— Для диссертации, — тоскливо произнес Онищенко.

— Запрашивайте. Если для диссертации, вы должны знать, как это делается. А что за диссертация? Какой аспект дела вас интересует?

«Какой аспект? — подумал Онищенко. — Этот старый интриган даже не сказал, что искать».

Дело с убийством Лапчинской потихоньку шло своим чередом. Неожиданно появилась в нем новая линия: убитая несколько раз занималась перепродажей антикварных вещиц и знала не только многих галерейщиков, но также и тех, о ком ходили глухие слухи, связанные со сбытом краденого. Онищенко не обратил бы на это особого внимания, если бы не первый разговор с Ивакиным. В статье, которую тот откопал, действительно, были не только намеки на измены, но и намеки на антиквариат. Они не соответствовали действительности. Однако если принять во внимание, что вся эта статья была какой-то непонятной — она появилась не к месту, не там и не о том — и могла восприниматься как некое предупреждение или донос, то почему было не воспринимать в таком же ракурсе и факты об антиквариате? Да, дома у Лапчинской все осталось на своих местах: но, во-первых, это приняли с оговорками, поскольку никто, кроме убитой, не мог точно знать, что там на самом деле было. А во-вторых, на своих очевидных местах должно было остаться только то, что убитая не прятала. Если в доме хранились некие секретные вещи, то, вполне возможно, убийца знал о них, за ними пришел, их и похитил. Грибов, самый близкий Алене человек, подтверждал, что в квартире ничего не тронуто, но ведь он был и главным подозреваемым.

— Какой аспект? — переспросил Онищенко. — Антиквариат. Похищение антиквариата.

— Делать вам нечего! — возмутилась архивная работница. — Он-то здесь при чем? Вы не перепутали с инициалами? Вот его сын — да. Он, действительно, сел за взятку, которая как раз и была картиной. Кстати, краденой. Хорошо, что он сам об этом уже не узнал.

«Нет, ну это даже не смешно! — с неожиданной злобой подумал Онищенко. — Что за кошки-мышки! Узнал что-то — скажи! Нет, играет в детектива, как мальчишка».

— Откуда вы это знаете-то? — раздраженно спросил он архивистку.

— Так у меня муж покойный у него в подчинении был. В свое время это дело гремело! Полковник милиции и ворованная картина!

— Не Рубенс? — на всякий случай уточнил Онищенко.

— Вы с ума сошли! — испугалась она. — Нет, там что-то помельче было. Хотя тоже голландское. Поймали с поличным. Тогда все говорили, что его подставили, уж слишком он пил и болтал тоже слишком. Ну, что пил — понятно. Тогда ведь начались все эти разоблачения и вдруг оказалось, что отец-то его, генерал, и не застрелился вовсе!

— А, — сказал Онищенко.

— Всю жизнь считалось, что генерал застрелился. Вы историю помните? Что он застрелился для того, чтобы спасти своих близких, чтобы их не преследовали. Он знал, что его со дня на день арестуют. И если дело дойдет до процесса, то пострадает вся семья. Вот потому и застрелился. Но когда начались хрущевские разоблачения, один историк стал копаться во всем этом и неопровержимо доказал, что генерала убили! По приказу Сталина. Представляете?

— Представляю.

— Вот его сын с горя и запил. Поговаривали, что в картишки начал играть, на женщин тратился. Ну и пошло-поехало. И главное, он стал много болтать. Ругал органы… Вот и решили его убрать с глаз подальше. Времена, правда, уже были не те, чтобы убивать в овраге. Его просто-напросто подставили со взяткой.

«А пошел он! — подумал Онищенко. — Что он имел в виду? Картину эту, что ли? Но этого сына поймали с поличным — значит, картина никуда не ушла. В самом деле, разве можно так притягивать за уши? Но он на пенсии, ему делать нечего».

— Я позвоню? — попросил он архивистку. — Владимир Александрович? — Как бы Онищенко ни злился, природная добросовестность не позволяла ему отбросить что-то в сторону, не доведя до конца. — Думаю, я обнаружил то, на что вы намекали.

— Посмотрели дело? Неужели вам просто так его выдали? — обрадовался Ивакин на том конце провода. — Честно говоря, я не надеялся. Специально вас интриговал, чтобы вы в наш архив пробились. Не ошибся, получается?

— Нет, дело я не смотрел. — Онищенко закатил глаза, показывая архивистке, что этот звонок не его блажь, а собеседника. Она сочувственно покивала.

— Что же вы тогда могли обнаружить? — удивился Ивакин.

— Хотя бы то, что вещь, на которую вы намекали, не могла уйти на сторону. Она фигурирует в деле в качестве вещдока. Всплыть в наше время она не могла.

— Не может быть. Я твердо знаю, что она всплывала и через десять лет, и через двадцать, и через тридцать! Не понятно почему, но вещдоком она не стала. Я хотел, чтобы вы посмотрели дело, собственно, только для того, чтобы определить — почему. Ведь сейчас у меня на руках есть неопровержимые доказательства. Я как раз хотел вам звонить, — проговорил Ивакин.

— На это я вам тоже скажу: не может быть! Не знаю, какие уж там у вас неопровержимые доказательства… Его взяли с поличным во время получения взятки. Картина была наживкой — в этом были уверены уже те следователи, что вели это дело. Не надо смотреть дело и не надо быть Эркюлем Пуаро, — злорадно произнес Онищенко, — чтобы понять: криминальная история картины на этом закончилась. Можно, конечно, выяснить, где она сейчас, но мне на это жалко тратить время. Висит где-нибудь в музее. Или в частной коллекции. У кого ее украли-то?

— У частного коллекционера! Мелович его фамилия! — шепотом подсказала архивистка.

— Подождите! Какая картина? — спросил Ивакин.

— Та самая, на которой взяли сына генерала. О котором вы просили разузнать.

— Но ведь я о генерале просил узнать, а не о сыне, правильно? — раздраженно сказал Ивакин. — Вы дело не смотрели, как же вы можете версии выдвигать?

— О генерале? А вы бы сказали точно, что вам известно! — еле сдерживаясь, выпалил Онищенко. — Я же не в бирюльки играю! Вы-то развлекаетесь, а я работаю.

Ивакин помолчал немного.

— И я не в бирюльки играю, — расстроенно произнес он. — Извините, если я вас чем-то обидел… Но вообще-то, я всегда развлекался, работая. Не было ни одного дня в моей долгой жизни, чтобы моя работа не развлекала меня. Никогда я не думал, что это можно поставить в упрек. Ладно… Я, конечно, расскажу все, что узнал, у меня просто сейчас времени нет. Надо к дочери на работу съездить. Я вам позвоню вечером.

— Если его генерал интересует, — архивистка потеребила Онищенко за рукав, — то у меня здесь есть статья. Это очень старая статья, еще тех времен. Помните, я вам сказала про расследование историка? Она вам очень пригодится для диссертации. Я всегда знала, что в этом деле должна быть поставлена точка! А то — боевой генерал и вдруг застрелился. Нет, его убили. Точно убили. По приказу Сталина!

— Подождите, не кладите трубку, — сказал Онищенко. — Тут женщина из архива. Если вам интересно это дело, у нее есть статья. Там все написано про убийство генерала.