Свет мой. Том 3 - Аркадий Алексеевич Кузьмин

И тут-то я узрел ее, мои глаза навострились на нее: она слепила своим невиданным полосатым голубым платьем и чудесной улыбкой. Она одиноко притулилась в уголке за столиком и оттуда будто половчей приглядывалась к нам, я каждый раз ловил и перехватывал ее взгляд устремленный.

Я говорил тебе: ее Симой звали. Она исключительно была сложена. Не девушка, а загляденье одно. Это самое я увидел, когда со своим приятелем сиповатым заказывали еще раз у стойки (мне уж стало все равно, напьется он или не напьется) водку. Она тут подошла к нам. Обратилась вежливо, культурно:

– Можно мне маленько с вами посидеть? Одной – невозможно скучно…

Инженер – волк стреляный – вмиг почуял дичь. Он, известно, бывший чернофлотец, женский сердцеед. Хоть и накачался водки и несет околесицу, а соображает стройно, точно. Не собьешь. Она направилась обратно к своему столику. За кружкой или стопкой (уж не помню). А он подмигнул мне, просипел: «Годится баба!» Сама она была блондинка. Смуглая, с загаром. Очень интересная. И одетая со вкусом, не пестро.

Ну, подсела она ловко к нам за столик, малость посидела, поболтала с нами. То да се. А держалась, знаешь, прямо царственно. Видно было сразу: цену себе знала. И, главное, оберегала меня всячески – прижимала, чтоб я сдуру тоже не напился. Это я тотчас же понял, все сообразил… и старался ее слушаться беспрекословно, что мальчишка, – она взяла меня чем-то… Но ей, верно, уже наскучило здесь; она вдруг поднялась с места, предложила.

– А теперь, мои кавалеры хорошие, если вы не против, айда кой-куда, где поинтереснее, я вас угощу. – И величаво встала, поплыла вон из нашей забегаловки прокуренной.

Мы с инженером, больше удивленные, чем обрадованные, пустились вслед за ней. Минут, верно, двадцать шли втроем. И затем вкатились в настоящий ресторанчик – со швейцаром, с зеркалами, с позолотой, с музыкой удалой, с приглушенным чадом голосов. Опять плюхнулись за стол. Было здесь и по публике культурней. Несравненно. Инженер со знанием дела снял с себя пиджак, на стул повесил. Как уселись, Сима извлекла отсюда, – Матвей рукой с папиросой показал на грудь свою, – пачку денег; столько денег сроду я еще не видывал ни у кого, не видывал и после – никогда.

– Ну, соколики, что пить-то будете? – спросила запросто.

Странный чад стоял в моей голове. И какой-то радостный вопрос мучил меня беспрестанно – пытался, знаешь, разрешить его с самим собой. Обо всем же остальном не думалось, или мало думалось: все отошло на задний план, как измельчалось, поуменьшилось. А вот у инженера моего глаза повылезли на лоб, только он увидел кучу денег; язык даже заплетался у него, но он все-таки сипло бормотал, жадный до питья:

– Я – коньяк… Я – коньяк… Давай коньяк… – И еще кулаком по столу стукнул. Решительно.

Сима налила ему; он выпил рюмку, среднюю величиной, – еще подлила ему. Кажется, был уже десятый час вечера. И я испытывал кое-какое неудобство: ведь как-никак старший товарищ был со мной, а он подклинивал ее и косящими глазами незаметно для нее подмигивал мне – показывал и просил меня, чтоб я не мешал ему сейчас.

Ну, все кончилось тем, что инженер налакался и еле стоял, бледный, а меня еще в бок толкал снова: мол, ступай домой, я сам провожу ее. А Сима меня держала около себя, не отпускала ни на шаг. Да и я уже не простофиля будто. Подкатил нужный нам трамвай. И при посадке она вдруг поддала Сашу задницей. Тот упал на мостовую, а трамвай уже пошел по улице. «Зачем она так?» – подумал только я. – Матвей опять пыхнул папиросой, глядя вперед, на дорогу. – Что ж ты думаешь, остановки через три-четыре она высадила меня из трамвая, сама тоже вышла. Повела меня куда-то. Я спросил:

– Ну, домой? – А ведь весь дрожал. И о брошенном товарище уже не думал.

– Да, Матвеюшка, ко мне, – сказала она опять ласково. – Глупенький, а чего же ты боишься – так дрожишь?

– Я вел ее под ручку, все, как полагается, и она учуяла.

– Да нет, что-то зябко мне. – И мне уже казалось, что у меня у самого аж пятки отчего-то красные, а лицо так горит…

Мы брели к ней глухими городскими районами. Надо сказать, что порой боялись мы, парни, простого финского ножа из-за угла. Ведь в открытую врага, шпану не боишься никогда; страшно, если кокнут тебя в спину. Я поэтому квартирный теткин ключ здоровый носил в кармане наготове. Мало ли что. Мог и пригодиться.

В сквере я остановился, чтобы оглядеться все же.

– Нет, я не умею целоваться в подворотнях, – объявила мне Сима. – Воспитание не то, не взыщи.

Наконец, зашли в какой-то обомшелый дом. На второй этаж поднялись. И она открыла дверь входную и меня впустила в комнату. И всерьез проговорила:

– Поскольку, видимо, ты наслышан, что любовники подчас сигают с этажей… можешь осмотреть все, чтобы убедиться в том, что я здесь нигде никого не прячу. Заходи! Вот тебе и кухня, ванная… Взгляни!

Снимала она у кого-то, знать, отдельную приличную квартирку.

– Пожалуйста, воды мне принеси, – попросил я гнусно.

Пошла она за водой на кухню, а я тем временем – шасть под кровать и в шкаф – действительно, никто не прячется. Но подумал, что в соседней, может, комнате…

Как в романе диком, да? Ты не смейся. Собственно, знаешь, дальнейшее нельзя тебе рассказывать: ты еще молод, чтобы эти вещи знать, – сказал он, и показалось Антону, что он слегка покраснел.

Назавтра мне новое свидание она назначила. И что ж ты думаешь – я герой? Ничуть не бывало. Сдрейфил: не пришел я. Засомневался кое в чем. В том, что, конечно же, подхватил заразу… К врачу подался виновато. Будь что будет. Пропадать, так уж с музыкой, как говорится. Заглянул к нему, начал объяснять ему: доктор, дескать, так и так… со мной что-то… кажется я влип…

Он поднял на меня жгучие глаза, уточнил:

– У вас это было, что ли?

– Было третьего дня…

– Это еще ничего не значит. Раздевайтесь!

Осмотрел меня. Весело сказал:

– Ну и продолжайте, молодой человек, в том же духе… Вы свободны.

А я пропустив свидание с Симой, и к ней домой больше не пошел – стыдился глупой своей трусости; и соврать бы для приличия ничего не смог: не такой я ловкий и пронырливый, как другие парни.

Вот что приключилось со мной в Одессе. Я потому, знаешь, Антон,