Рожденные Смершем - Николай Николаевич Лузан

Подняв голову, он восхищенным взглядом посмотрел на разведчика и, не стесняясь своего порыва, крепко обнял. Комендант с открытым ртом наблюдал за неожиданной развязкой. Офицер Смерша и тот, кого он несколько минут назад готов был расстрелять, тискали друг друга в объятиях.

В первые мгновения разведчик не мог произнести ни слова. Крепкие объятия офицера контрразведки и изумленные глаза коменданта не были чудесным сном, он действительно вернулся домой! Домой!

Почти два года постоянного риска и смертельной игры с фашистами остались позади. Теперь ему не требовалось таиться, выверять каждое сказанное слово и взвешивать каждый свой шаг. Безвозвратно канули в прошлое коварные проверки обер-лейтенанта Райхдихта, патологическая подозрительность Самутина и изматывающее душу состояние двойной жизни, когда он сам не мог понять, где кончается советский разведчик Петр Прядко, а где начинается кадровый сотрудник абвера Петренко. Он был среди своих. Своих!

Петр счастливыми глазами смотрел на лейтенанта, и в этот миг ему казалось, что ближе и роднее человека нет. Ивонин разжал объятия, эмоции ушли, и в нем заговорил контрразведчик.

— Извини, друг, как тебя звать? Чье задание выполнял? Назови пароль? В общем… — спохватившись, Ивонин посмотрел на коменданта.

Тот развел руками и смущенно произнес:

— Я что, не понимаю, Петрович? Не первый год на фронте. Ну я пошел, пошел, — комендант попятился к двери.

Его шаги стихли, в комнате воцарилась тишина. Петр порывистым движением расправил китель, строго посмотрел на Ивонина; тот невольно подтянулся и доложил:

— Лейтенант Прядко, оперативный псевдоним «Гальченко», после выполнения задания Особого отдела НКВД 6-й армии в абвергруппе 102 прибыл!

— Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Ивонин доклад разведчика «Гальченко» принял! — так же торжественно и строго ответил контрразведчик, широко улыбнулся и, пододвинув табурет, предложил:

— Садись дорогой, извини, что так встретил, сам понимаешь, от всего этого голова кругом идет, даже забыл спросить, как тебя зовут?

— Петр, — представился Прядко.

— А меня Анатолий! Присаживайся, я сейчас, один момент, — засуетился Ивонин, сгреб в полевую сумку фотографии, документы фашистских агентов и исчез в соседней комнате.

Спустя минуту он возвратился, в его руках громоздились банки с тушенкой, чайник, две кружки и армейская фляжка. Штык-ножом Ивонин вскрыл консервы, достал с полки буханку черного хлеба и покромсал на куски. Петр с тихой радостью наблюдал за его быстрыми, сноровистыми движениями и находился на вершине блаженства. Анатолий поднял голову, заговорщицки подмигнул, потянулся к фляжке, разлил спирт по кружкам и предложил тост.

— За возвращение.

— Домой! — счастливым эхом прозвучал ответ Петра. Кружки звонко звякнули, они выпили до дна. У Петра перехватило дыхание, из глаз крупными горошинами покатились слезы. Ивонин зачерпнул кружкой воду из ведра и подал. Петр, поперхнувшись, выпил, а когда спазмы прошли, навалился на тушенку с ржаным хлебом. В этот момент ему казалось, что ничего вкуснее в своей жизни он еще не ел, это не были эрзац-хлеб и постная говядина, которыми его пичкали в абвергруппе 102. Петр не заметил, как умял весь запас, выставленный Ивониным на стол, и смущенно посмотрел на него. Анатолий улыбнулся, плеснул из чайника кипятку в кружку и опустил в нее отливающие синевой кусочки сахара. Петр с наслаждением мелкими глотками пил обжигающий губы и пахнущий запахом черной смородины чай. Ивонин, согрев его теплым взглядом, извлек из верхнего ящика стола стопку бумаг, карандаш и предложил:

— Петр, ты тут пока без меня похозяйничай, а я смотаюсь в штаб полка. Сам понимаешь, надо доложить начальству.

— Конечно, конечно, — согласился Прядко.

— Заодно у тыловиков харчишкам разживусть. У фрицев, похоже, тебя не баловали.

— Дома и хрен сладок, — с улыбкой произнес Прядко.

— В общем, не стесняйся. И еще, если найдешь время, то набросай рапорт про то, как у фрицев воевал.

— Хорошо, постараюсь, — заверил Петр, опустил кружку на стол и потянулся к тетради.

— Да ты пей, пей! Напишешь потом! — остановил его Ивонин и, прихватив полевую сумку с документами на гитлеровских агентов, выскочил во двор.

Оставшись один, Петр допил чай, поднялся из-за стола, прошелся по комнате. Напряжение спало, голова перестала кружиться, он взял карандаш и принялся за составление рапорта. Сотни имен, фамилий кличек кадровых сотрудников и агентов абвера легко ложились на бумагу. Их, как молитву, он повторял будь то в Краснодаре, Абинске, Крымске, Евпатории и Вороновицах. Закончился девятый лист, перед глазами Петра начали расплываться строчки, мысли путались и терялись. Свинцовая усталость и кружка выпитого спирта, в конце концов, сморили его. Обволакивающая, словно ватная пелена, слабость разлилась по телу, стены, потолок закачались и поплыли, голова пошла кругом. С трудом сохраняя равновесие, он на непослушных ногах добрался до топчана и без сил рухнул, в меркнущем сознании настоящее переплеталось с прошлым и завертелось в стремительном калейдоскопе.

Цепкая память разведчика возвратила его в май 1942 года. Как наяву перед ним возникла искромсанная гусеницами танков земля, кровавое месиво из тел, щепок и земли. Спотыкаясь и падая, Петр бродил среди развалин расположения Особого отдела Юго-Западного фронта, но так и не обнаружил среди убитых ни Рязанцева, ни Силивановского. На его голос не откликнулось ни одно живое существо. Смерть безраздельно властвовала над полем боя. Отчаяние охватило Петра, по щекам катились слезы, он их не замечал и, как молитву, твердил приказ Селивановского:

«Петр, как бы тяжело ни было, ты должен возвратиться в абвер. Твоя информация не имеет цены! За ней состоят десятки обезвреженных нами вражеских агентов!»

«Должен! Должен!» — как клятву повторял Петр и направился на запад.

С каждым шагом, с каждым километром он отдалялся от боевых товарищей, отчаянно дравшихся и погибавших в окружении, чтобы выполнить задание Селивановского.

В абвергруппе 102 Петра встретили как героя. Отмечая перед строем командного состава и инструкторов «мужество, героизм и преданность великому рейху командира разведгруппы Петренко», Гопф-Гойер в заключение своей пафосной речи объявил, что он переводится в постоянный состав «группы» и назначается на должность начальника канцелярии. Он стал единственным из последнего набора агентов, кто удостоился такой чести. С того дня разведчик получил доступ в святая святых любой спецслужбы, ему предстояло заниматься подготовкой документов и легенд прикрытия для шпионов и диверсантов, забрасываемых в тыл Красной армии. Об этом Селивановский