Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Явился…

— Кто?

— Сейчас увидишь.

Что-то неуловимо изменилось, Ларс, только что бывший мягким и ласковым, внезапно напрягся, стал жестче даже по отношению ко мне.

* * *

Опрошены все, кто только умеет разговаривать в округе, сняты все отпечатки пальцев, выверено поминутно, пошагово то, что происходило. Даг и Фрида знали об убийстве Кайсы Стринберг все, кроме главного — кто это сделал.

Ни фоторобот, ни фотографии красавца Ларса Юханссона никто не признал. Нет, таких не видели. Вангер умудрился даже прокрутить для Карин запись беседы с Ларсом Юханссоном, но та мотала головой:

— Нет, мужского голоса не слышала вообще, только женский.

За телом Кайсы приехал отец, много не разговаривал, оформил бумаги, все подписал и отбыл. Он даже не задавал вопросов о том, как дочь убили, то ли знал подробности от старшей, то ли ему просто все равно. Сестра погибшей словно в воду канула, как появилась тогда, наговорив кучу всякого и дав телефон морга, так и не появлялась. Да и зачем, если Кайсу кремировали и увезли в далекий Боден.

Но Вангер был этому рад. Они с Фридой уже устали от бесконечных разговоров, расспросов, размышлений. Кому-то Кайса Стринберг насолила настолько, что пришли и повесили. Вот все, что было понятно. Расследование топталось на месте и, как обычно бывало в таких случаях, начальство исподволь, осторожно принялось нагружать другими делами. Вангер понимал заботы Бергмана, кроме расследования убийства Кайсы Стринберг есть и другие преступления.

Наконец, Микаэль Бергман вызвал их с Фридой и, вздохнув, сообщил, что они должны заняться еще одним убийством, правда, там все проще:

— Она любила его, а он любил выпить. Сковородки бывают тяжелыми, хотя супруга погибшего твердит, что ничего не помнит, как вернулся с работы муж, не слышала, обнаружила его без сознания в прихожей на полу утром.

Пришлось заняться жертвой семейных разборок…

Загадки Кайсы Стринберг на время отложены. Но если не удается раскрыть дело по горячим следам, иногда бывает полезно отложить его на несколько дней, вдруг вспоминаются важные детали, что-то начинают говорить свидетели, что-то складывается, как мозаика…

Даг радовался только тому, что работает теперь с Фридой, как и хотел. Бергману тоже нравилась такая пара, Фрида Волер действовала на Вангера, как хороший транквилизатор, он становился живей и сообразительней.

Конечно, надо бы поехать в Боден, расспросить родственников основательней, потому что сказанное шустрой серой курицей на поверку оказалось пустой болтовней. Она назвала тех, кого Вангер и Фрида знали и без ее откровений. Даг все тянул с поездкой, мотивируя занятостью новым делом, в действительности ему просто не хотелось снова встречаться с обманувшей его серой дрянью. Фрида предлагала съездить самой, но Вангер отнекивался: сам напортачил, самому и исправлять.

* * *

В холле нас встречает Свен:

— Мартин наверху.

Ларс смеется:

— Да пусть себе.

В это время сверху раздается визгливый фальцет:

— Ла-арс? Ла-арс, ты уже верну-улся-а?

— Да. Я не один.

— Ты с девушко-ой? Ой! Как интере-есно-о… Я иду-у…

Так разговаривают капризные женщины или… или мужчины, пытающиеся говорить женским голосом — гортанно и заканчивая фразу на подъеме.

Я в изумлении таращу глаза сначала наверх, где говорящего пока не видно, только слышно, потом на Ларса. В глазах Ларса чертенята выплясывают зажигательную джигу. Он склоняет голову к плечу, уголки губ подрагивают в улыбке.

— Это мой двоюродный брат Мартин, в комнату которого ты умудрилась сунуть любопытный нос. Только не вздумай сказать ему об этом.

Меня пронзает понимание, даже дыхание перехватывает. Я беззвучно раскрываю рот, не в состоянии что-то вымолвить, потом осиливаю пару слов:

— А я… думала…

— Знаю, потому и интересовался, есть ли у тебя вопросы.

Меня охватывает неудержимый смех.

Внезапно Ларс хватает меня за плечи и прижимает к себе лицом, шепча на ухо:

— Не смей смеяться! Наживешь себе смертельного врага.

— Не могу…

Я смеюсь, уткнувшись в грудь Ларса, а он прижимает меня к себе, чтобы не были слышны всхлипы.

С лестницы раздается все тот же капризный голос:

— Девушка плачет? Ты обидел ее?

— Нет, насмешил. Она у меня смешливая. Линн, это Мартин. Мартин, это Линн.

Я с трудом отрываюсь от Ларса и киваю Мартину:

— Добрый вечер…

Ростом он ниже Ларса, но выше меня, лицо женственное, манеры жеманные.

— Ой… Ну сегодня и погода! — Его «г» гортанное до тошноты.

— Мартин, мы переоденемся к ужину.

Ларс хватает меня в охапку и тащит наверх, потому что я едва не заливаюсь неудержимым смехом снова. Затолкав в мою комнату, плотно прикрывает дверь и… начинает хохотать сам.

Мы падаем на постель и смеемся, уткнувшись друг в дружку.

— Па-агода-а…

— Ларс прекрати, это же хуже щекотки!

— Ты еще не слышала, как он по телефону воркует со своими «девочками».

— Я не пойду ужинать. Не смогу не смеяться.

— Ты же могла не хохотать, представляя меня в его тряпках?

— Не представляла, а вот теперь пытаюсь представить и не могу удержаться.

Ларс вдруг нависает надо мной.

— Как ты могла подумать, что это мои шмотки?! Или представить меня с накладной грудью?! — его глаза мечут притворные молнии.

— Не смогла, — честно признаюсь я.

— Правда?

— Угу, сколько ни старалась.

— Значит, все-таки старалась?

— Это единственная секретная комната?

— Не-ет… есть еще одна, — руки Ларса уже расстегивают пуговицы рубашки, оголяя мою грудь. — Комната страха и боли. Но туда я затащу тебя сам, и буду делать там с тобой все, что захочу.

От этой угрозы внутри у меня все сладко замирает, тем более, он разложил мои руки в стороны, прижал их к постели и принялся нежно целовать грудь.

— Ларс…

— Да, дорогая…

От его ласки я выгибаюсь дугой.

— Неприятно?

— Приятно…

— Тогда не крутись. А впрочем, крутись, так даже интересней.

— Ах… — я опять выгибаюсь от сладкой муки.

Ларс покусывает соски, ласкает их языком, потом его губы опускаются ниже, доходят до живота… Руки уже оставили мои запястья и взялись за молнию джинсов. Еще чуть, и я потеряю сознание.