Самая черная птица - Джоэл Роуз

Пора было трубить всеобщую тревогу. Старина Хейс подумывал, а не вмешаться ли ему в драку, как в прежние времена — ведь именно этой своей тактикой он когда-то прославился, — но теперь полицейский уже был не молод. Да, в руке он по-прежнему сжимал дубинку констебля, но пока счел за лучшее остаться в стороне и дождаться подкрепления от армии и полиции.

После пятнадцати минут кровавого сражения «Мясникам из Бауэри» удалось освободиться от основной массы нападавших и окружить один из флангов «Уродских цилиндров», одержав верх и оттеснив врага назад одним сокрушительным ударом.

Местные ворвались в ирландский клуб на Мотт-стрит, очевидно, намереваясь нанести как можно больше ущерба и разрушений резиденции общины. Но не сдававшиеся «Католики» с помощью угрюмых «Мертвых кроликов» и «Чичестеров» обратили американцев в бегство и посредством блестящей контратаки отбросили своих противников, прогнав их из Пойнтс обратно в Бауэри. Те скрылись где-то в недрах здания на Ривингтон-стрит.

Орды ирландцев ворвались внутрь, неся перед собой знамя «Мертвых кроликов», и разгромили там все, в порыве ярости разрушив семнадцать квартир в двух жилых домах.

До Хейса доходила разная информация. Ему сообщили, что в потасовке отличился один из городских чиновников. Движимый чувством долга, он вступил в бой. Через мгновение бандиты-ирландцы повалили беднягу на землю. С гражданина сорвали одежду и, избивая, оттащили на тротуар. Наконец ему удалось сбросить с себя нападавших. Пошатываясь, парень добрался до полицейского участка на Уильям-стрит, где и объявил всеобщую тревогу.

Полиция попыталась растащить враждующие группировки по их районам, но это принесло больше вреда, чем пользы. Битва прекратилась, но ее участники разбрелись и начали бесчинствовать по всему городу.

В начале дня светило солнце и было непривычно тепло. Горожане, сбросив пальто и шали, вышли погулять. Однако погода изменилась, резко и без какого-либо предупреждения. Стало холодно. Чуть более чем за четыре часа температура упала на сорок градусов по Фаренгейту, а на следующий день термометр показывал уже семнадцать ниже нуля и мороз пробирал до костей.

Попавшие в руки бандитов Второй, Четвертый, Шестой и Седьмой районы полыхали ясным пламенем. Мятежники излили свой гнев на все, что попалось им на пути.

Людям некуда было спрятаться, поскольку те самые бандиты, которые сейчас жгли город, состояли в пожарных командах, в чьи обязанности входило тушение пожаров. Даже добропорядочные граждане вмешивались в драку, мародерствовали и грабили.

В каретном сарае на Кэтринс-слип какой-то рыжеволосый субъект пытался поджечь чердак с сеном. Его обнаружили висящим на уличном фонаре, и полиции не удалось не только срезать тело, но даже подобраться поближе. Окоченевший раздетый труп — на нем оставили только синие шерстяные трусы — проболтался там целых три дня.

Эдгар По, ускользнув от Хейса, целую неделю бродил по лесам и поселкам северных пригородов, больной и голодный, пока не нашел обратную дорогу в город. На Дойерс-стрит ему удалось раздобыть у китайца-полукровки небольшую бутыль эфира, и теперь поэт стоял перед телом повешенного, разглядывая беднягу сквозь пелену похмелья.

Глядя на раскачивающийся труп, Эдгар тут же вспомнил, что в детстве самым страшным образом, какой он только мог себе представить, была ледяная рука, ложившаяся мальчику на лицо в черной, как ночь, комнате.

Это видение так сильно пугало ребенка, что он часто прятался с головой под одеялом, пока не начинал задыхаться.

Джон Аллан, приемный отец юного гения, относился к этим фантазиям неодобрительно. Он ругал мальчика, говорил, что тот нахватался выдумок, шляясь по кварталам рабов вместе со своим другом, домашним негритенком Дэбни Дэндриджем, и слушая дурацкие истории, которые негры рассказывали, сидя в темноте вокруг своих нелепых костров, пугая друг друга и мальчиков до полусмерти.

Аллан, торговец шотландского происхождения, поднял Эдгара на смех и велел ему перестать заниматься ерундой, в противном случае пригрозив ужасными последствиями.

Но даже сейчас, когда долгие годы отделяли По от его детства, поэт не мог избавиться от прошлого, вспоминая, как однажды на кладбище он забрался на руки к своей мачехе, Фрэнсис Аллан, умоляя:

— Помоги! Они придут и утащат меня под землю.

Эдгар стонал, не в силах оторвать глаз от открывшегося ему зрелища. Перед ним раскачивалось взад-вперед обледеневшее тело человека, писатель не мог припомнить, чтобы когда-либо встречался с ним, однако что-то в мертвеце было очень знакомо. Он не мог определить, кто перед ним, так как тело, прикрепленное к веревке, все время двигалось под действием пронизывающего ветра.

С закрытых век незнакомца, с его расширенных ноздрей и искривленных синих губ свисали сосульки. Щеки и грудь были покрыты инеем.

Две волны холода, словно лезвия ножниц, шли на город с востока и севера, сходясь на острове в единое целое и отрезая какую бы то ни было надежду на лучшую жизнь. По, поплотнее закутавшись в вест-пойнтскую шинель, откашлялся, сплюнул зеленовато-черный сгусток на мерзлую землю и вытер рот рукавом.

— Пора домой, — объявил писатель несчастному мертвецу и вдруг внезапно вспомнил, кто перед ним: сержант Макардел из ночной стражи, из «Томбс». Ну конечно. Этот человек часто сопровождал его по коридору до камеры Джона Кольта. Такие рыжие волосы ни с чем не спутаешь. — Если Мадди приготовит немного супу, сержант, это определенно нас спасет. Похоже, у меня начинается приступ. А у вас?

Он очнулся от своего оцепенения, оставив человека с замерзшими рыжими волосами и нелепо вывернутой шеей болтаться на ветру, и двинулся на север, к докам Ист-Ривер.

Когда волнения улеглись, в городе стало тихо. Двадцать седьмой полк патрулировал улицы, дежурил на каждом углу. Мятежники наконец-то успокоились. На берегу валялось множество кусков древесины, щепок, проломленных лодок, выбитых окон и перевернутых бочек — остатки городского мятежа. Рядом тихо ржали лошади.

По решил добраться до постоялого двора на Уихокен-стрит под названием «Друг моряка», где, как он вдруг вспомнил, кто-то нанял ему комнату.

Не здесь ли поэт однажды останавливался вместе с той, кого уже нет на свете?

Вспомнит ли он? Сможет ли?

Поначалу впечатлительный писатель на каждом шагу оборачивался и всматривался в пространство, слыша скрип веревки, на которой медленно раскачивался сержант Макардел из ночной стражи. Потом звук затих, ужасное зрелище скрылось из виду, и он оказался у излучины реки.

По пошел по Льюис-стрит, добрался до Восьмой улицы, двинулся дальше на запад и вскоре уже брел по широкому пространству, некогда бывшему фермой Питера Стайвесанта.[18]Срезав два квартала, поэт заглянул на церковное кладбище Святого Марка, где семь ночей назад, затаив дыхание, он прятался в тени двух вязов-близнецов, не спуская глаз со вскрытой могилы Джона Кольта, боясь, как бы духи мертвецов не завладели его телом.