Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

— «Нет, не от бывшей жены. От подружки. Она… как же это называется, дитя любви. От Кэндейс. Помните ту книгу?»

Я прижалась к стене. Голова кружилась, меня тошнило. Я старательно стыдилась матери и даже не подозревала, что кто-то стыдится меня.

— Ту книгу, — горько повторила Эмили. — А как же Макс и Лео?

Я зажмурилась. Сердце сжалось от боли. Какая же я дурочка! Гордилась, что мы шагаем все вместе, впятером. Воображала себя частью обычной семьи.

Брюс ослабил галстук.

— Мне тоже несладко, — пробормотал он. — Понимаю, что тебе некомфортно. Мне очень жаль.

— Некомфортно! — взвилась Эмили.

— Она моя дочь, — напомнил Брюс. — У нее столько же прав быть здесь, сколько у всех остальных.

«Именно, — мысленно согласилась я. В висках пульсировало, дайкири поднималось к горлу. — Именно так!»

— Мне очень жаль, — Брюс обнял Эмили за плечи. — Ты поставлена в неловкое положение.

Эмили отвернулась.

— Лучше бы…

В голове у меня застучало еще сильнее, губы дрожали. Я не слышала и не видела окончания ее фразы. Но догадаться было несложно. «Лучше бы она не приходила. Лучше бы она вообще не родилась». Согнувшись в три погибели за мокрым, пропахшим рыбой куском льда, я мечтала о том же.

Подождав минуту, я встала, опираясь на раскисшую ледяную глыбу. Даже в балетках я была выше, чем Эмили.

— Прошу прощения, — вмешалась я.

Они с Брюсом повернулись и отшатнулись друг от друга, когда я направилась к ним. Эмили съежилась. Брюс три раза моргнул.

— Хочу извиниться. — Надеюсь, мне удался высокий небрежный голосок Эмбер. — За то, что испортила вам день.

Эмили пришла в ужас.

— Детка, я не…

— Вы меня не хотели…

Я смотрела на нее, но обращалась к обоим и не сомневалась, что Брюс знает: речь идет не только о бар-мицве его двоюродного племянника.

— Хотели, — начал Брюс. — Мы…

Я перебила его.

— Мне пора. Мама приехала.

Повернувшись, я сорвала рюкзак с вешалки, распахнула дверь и мгновение постояла, ослепленная солнечным светом.

Брюс и Эмили вышли следом. Я не обращала на них внимания. Это было легко, потому что я вынула слуховой аппарат, а глаза застилали слезы. «Вперед, вперед», — твердила я себе. Я быстро пошла через парковку. Балетки Эмбер стучали по мостовой, солнце отражалось от стекол машин. Брюс окликнул меня, но я продолжала идти, делая вид, что синий мамин мини-вэн стоит на обочине. В тот миг я бы все отдала, чтобы мама и правда ждала меня, чтобы обняла и сказала: «Наплюй на него, на нее, наплюй на то, что я написала. Разумеется, я тебя хотела, хотела больше всего на свете».

Я высоко подняла голову и не обернулась, хотя слышала, что Брюс меня зовет. «Наверное, они рады моему уходу, — подумала я и смахнула слезу. — Теперь-то они повеселятся».

Поезд прибыл на Тридцатую улицу в семь сорок пять вечера. Я переоделась в туалете. Мне казалось, что мои дневные приключения обязательно выплывут на свет. С дыханием все было в порядке, для этого я сжевала целую банку мятных леденцов в автобусе по дороге с вокзала. Помимо этого, я стерла макияж и уложила волосы в узел… и все же. Домой я пришла чуть позже половины девятого. Пахло чили, который булькал на плите. На столе стояли ярко-голубые и золотые глиняные миски с нарезанным авокадо, сметаной и тертым сыром, для меня лежали коврик под тарелку и салфетка. Родителей я нашла в кабинете, они что-то изучали на компьютере. Мать поспешно захлопнула крышку ноутбука, отъехала от стола и повернулась ко мне.

— Как прошел день? — улыбнулась она.

— Много сделали с Тамсин? — поинтересовался отец.

Внутри меня забурлил смех. Со вкусом персиков. Я открыла рот и громко рыгнула.

— Очень мило, — удивилась мать.

Она барабанила пальцами по крышке ноутбука, словно ей не терпелось снова его открыть. Она пишет книгу? Но зачем тогда отец? Обычно мать и Лайла Пауэр скитаются по равнинам Сайдит Кхай, или как их там, в уединении.

Я далеко не сразу поняла, что отец даже не смотрит на мать. Он смотрел на меня.

— Джой, ты хорошо себя чувствуешь?

Ой-ей-ей.

— Живот болит, — пробормотала я, после чего ринулась наверх, заперлась в туалете, села на унитаз и обхватила голову руками. Через несколько минут в дверь постучали.

— Я болею! — крикнула я.

— Это всего лишь я, — успокоил низкий голос отца.

— Секундочку!

Я прополоскала рот антисептиком и открыла. За дверью стоял отец, высокий и такой домашний в джинсах и синем свитере. В руках он держал флакончик болеутоляющего и стакан виноградного спортивного напитка. Я вспомнила, как болела раньше. Отец всегда за мной ухаживал. Заваривал особый чай (ромашка и какие-то секретные ингредиенты), приносил подушки в хрустящих наволочках, омлет и тосты, сидел рядом, пока я смотрела телевизор.

Я проглотила слезы и очередную отрыжку. Меня корежило от сожалений и стыда. Надо было Питера пригласить на родительское собрание в синагоге, а не Брюса. Я должна быть похожа на него, темноволосого и темноглазого, а не на Брюса, тот вообще меня не хотел. Брюсу я только мешала.

— Постарайся выпить. — Отец протянул мне напиток.

Я осилила полстакана, снова рыгнула и осела на пушистый розовый коврик. Отец сдернул с вешалки полотенце и подоткнул мне под плечи.

— Судя по всему, — с расстановкой произнес он, — ты получила важный урок. Не стоит сообщать матери, что именно ты пила. Впредь будешь умнее.

Я кивнула, даже не пытаясь соврать насчет испорченного сыра или суши. В горле застрял комок. Вот бы отец обнял меня и отвел на утренник или матч «Иглз». Я хотела снова стать его маленькой девочкой, которая любила мороженое, розовый цвет и никогда не снимала слуховой аппарат. Девочкой, которая говорила только правду, не воровала и не сбегала тайком из дома. Я открыла рот, еще не зная, что скажу. Что важнее: персиковый шнапс, Брюс и Эмили или история о том, где меня целый день носило?

— У Эмбер Гросс есть парень, — выдала я.

Отец немного подумал.

— Тебе нужен парень?

Я засмеялась, представив, как мама и папа перегораживают Южную улицу сетью с видеоиграми и куриными крылышками и терпеливо ждут подходящего кандидата. Потом засмеялась громче, вообразив, как они сворачивают сеть и тащат жертву домой. «Солнышко, мы поймали тебе парня!» — крикнет мать. Или: «Выброси его, он не годится!»

— Мне влетит? — спросила я.

Отец покачал головой, снял очки и протер подолом рубашки. Без очков его взгляд стал мягким и усталым. Под глазами лежала синева.

— Просто впредь будешь умнее, — повторил он.