Хранящая огонь - Властелина Богатова

— Тише… тише… — прошептал донёсся откуда-то сверху голос Вихсара будто сквозь туман.

Всё перемешалось, слилось в одну сплошную нагретую солнцем реку, на волнах которой покачивалась. Охваченная волнением, переполненная чувствами разными, Мирина ощущала лишь движение его пальцев в себе, от которых тугими волнами разливалась истома, и не хотела она вовсе этого ощущать, но тело не слушалось, выдавая её всю, трепетало в его руках. Княжна не замечала, как и в самом деле потемнело вокруг, пока не хлынул холодный грозный ветер, и первые тяжёлые капли не упали на лицо. Следом раздался утробный раскатистый грохот, и земля вздрогнула, а Мирина вместе с ней. Вихсар закаменел, и в то же время дыхание его тяжёлое княжна испытывала на себе явственно. Он убрал руку, прижал княжну крепко в себе, так, что она ощутила вместе с дрожью его тела силу необузданную, едва сдерживаемую, готовую ворваться и снести всё, она била изнутри ключом. Вихсар, унявшись, отстранился. Мирина, смущённая и растерянная, совсем отвела взор.

Ветер поднялся с такой силой, что взметнул пыль и остервенело рвал траву, закручивая в воздухе. Хан выпрямился во весь рост и отступил, Мирина сощурилась от хлеставшего потока и сама вся содрогнулась внутри неведомо от чего — от холода или от того, что ощущала сейчас тяжесть внизу живота. На плечи её опустился рубаха. Вихсар поднял княжну с земли, словно куклу тряпичную, податливую, да она и впрямь потерялась, не могла сама что-либо сделать и сообразить.

— Пошли, — велел он, потянув за собой.

Обратная дорога была быстрой, Мирина только чувствовала, как клубы и массивные пласты туч ворочаются над ней, давя на макушку и плечи, вынуждая припасть к земле и не шевелиться.

— Не бойся, — сказал Вихсар, сжимая её за плечи, вынуждая идти так же быстро, как и на пути к реке, только теперь он был рядом, близко. И Мирину оглушал больше не гром над головой, что проникал в самое нутро, сотрясая всю, а близость валгана. Хоть и раньше он был близок к ней, но теперь будто сильнее, внутри оказался, шатая всю её стойкость. И это сбивало с толку.

Они вбежали под крыльцо, когда мощный порыв ветра хлопнул воротами и сорвал сена клок с ближайшей крыши. А следом хлынул стеной ливень. Грохот вынудил закаменеть на месте. Мирина вглядывалась в серую занавесь, что поглотила всё кругом, но не она её волновала, а близость Вихсара, жар его тела, волнами проникающий и окатывающий её.

— Заходи, переоденься, — вдруг вырвал из оцепенения его голос.

Мирина сжала плотнее ворот рубахи и, развернувшись, пошла в глубь избы.

Внутри уже горела лучина, приготовлены были и постели на лавках вдоль стен. Поняла, что кроме неё и Вихсара тут больше и не останется никто ночевать. Княжна прошла к своей лавке, где лежал её мешок с вещами, скинув одежду мокрую, отыскала сухую рубаху в узле, переоделась, расчесав влажные спутанные волосы, всё поглядывая на дверь, но в неё так никто и не вошёл. Высушив немного волосы, скользнула в холодные недра постели, сжалась, отворачиваясь к стене, только теперь почувствовала, как внутри всё дрожит неведомо от чего. Прислушивалась к звукам снаружи, но слышала только бесконечный грохот дождя о закрытые теперь кем-то ставни и кровлю. Всколыхнулась искрами злость в душе за то, что позволила ему так легко касаться себя, и тут же осыпалась золой, не находя больше никакой силы. Утомлённую и вымотанную вконец беспрерывной борьбой Мирину помалу да одолела сонливость, и веки начали безнадёжно смежаться. Она уснула, так и не дождавшись прихода Вихсара. Да ей и не нужен он был, хоть и непонятно какая сила обуяла её там, на берегу. Она не готова принять его. И никогда не будет готова. Он для неё враг, разрушавший её всю изнутри.

Дождь лил хлёстко, остервенело, буря поднимала потоки капель, размётывая их по опустевшему, погрузившемуся в туманный сумрак двору. Капли залетали на крыльцо, обрызгивая ноги Вихсара. Он стоял, прислонившись спиной к столбу широкому, скрестив на груди руки. Взгляд его скользил то по избам с высокими подклетями и погребами, с окнами, через ставни в которых просачивался свет горящих лучин, то по небу, цвет которого теперь был желтовато-серым. По нему, низко нависая над деревней, тяжело плыли тучи, и в их недрах сухо и бесшумно вспыхивали молнии уже где-то вдали. Завтра дороги будут непроходимые, идти придётся ещё медленнее. Внутри до сих пор ещё клокотало всё, и деваться от сжигаемого желания было некуда. Не охладили ни вода холодная, ни ненастье. Сейчас Мирина была так близко и вся его — мог прямо сейчас войти и взять её. Но княжна не была ещё готова к тому, хотя на берегу, когда сжимал её в руках, целуя сладкую и в то же время чуть солоноватую от пота нагретую солнцем кожу, тогда ему показалось на миг, что она тоже желает его, что ей приятны его ласки и мешает только мокрое платье, а следом и надвигающаяся гроза. И Вихсару было плевать, он не остановился бы, но помнил о своём обещании и не намерен был её пугать. Он даёт то, что она просит — свободу в своих чувствах и желаниях. И что-то в нём самом перевернулось, изменилось. Когда видел её полные гнева глаза, он переставал понимать себя. С одной стороны, ему до остроты ножа хотелось разбить весь этот лёд в ней, добраться до самого сердца, заставить биться его, поэтому и в воду потащил. Она испугалась, конечно, но остановить себя в тот миг он просто не смог никак. Её непроницаемость, неприступность, с которой она отвергала его, вызывала в нём ураган бешенства и вместе с тем делала бессильным. Это страшно злило, до дрожи, до скрежета зубов.

Она такая разморённая, мягкая, податливая, как воск, таяла, сидела тут, в этих стенах, смотрела на солнце, которое касалось её кожи, и глупая ревность взяла: почему он не может так же касаться её? Почему она смотрит на солнце, а на него — нет? Будто пустое место. И он хотел до ломоты чувствовать её, видеть плавные, как лоза, изгибы упругого тела, и возбуждение нарастало до горько-кислой оскомины на языке. Как смог остановиться, не слиться с ней в одно целое, непонятно.

Он оставил её на берегу, чтобы проверить, насколько она жаждет свободы, хотел посмотреть, убежит или останется, и оружие оставил для этого. А когда выходил из воды, не увидев её, испытал такую ядовитую смесь чувств, что в груди выело сердце. В один миг он представил, что сделает с ней, когда найдёт. Резанула, будто ножом по животу, ревность. И он ревновал её к свободе. Она не может быть свободной, она должна стать его вся. Целиком. Стать частью его, его кровью, огнём в сердце. Жизнью. Душой.

Угдэй прав, он всё же сходит по ней с ума. И ничего не может с этим сделать: ни вырвать её из себя, из мыслей, ни задушить чувства, что вызывает княжна. Да и не хотел. И её дыхание обрывистое, и голос чуть хриплый, уставший, и вместе с тем такой откровенный, оголённый, проникал в самою глубь, поднимая в нём вихрь. И всё же? И всё же почему не попыталась сбежать, убить? Ведь столько ненависти порой от неё чувствовал и видел. Испугалась за родичей? Это осознание огорчало и страшно гневило. Как удержать её возле себя? Впервые не женщины привязываются к нему, а он пытается это сделать, привязать.

Теряет голову от её запаха, от глубокого омута голубых, как вода, глаз. Хочет её сильно, до острой боли. Не может смотреть даже на других девиц, которых было здесь достаточно, чтобы снять пыл. Если бы он пожелал, любая бы сейчас оказалась в его постели. Он не хотел, замечая, как те бросали взгляды в его сторону. Вихсар их ловил, но они больше раздражали его, чем вызывали желание. Он хотел видеть такое же, как тлело сейчас в нём, одержимое желание в глазах Сугар.