Прощай, Сколопендра! - Надежда Викторовна Петраковская

с помоста, тетя-бульдозер совала книгу в подмышку — и бурно аплодировала, заражая окружающих своим энтузиазмом. Будто ее наняли.

Одурев от «гостевых, обязательных, отборочных» — я, наконец, дождался Леху.

Танцевальные номера подавались на десерт. Чтобы создать полумрак — опустили боковые панели; публика (уже порядком поредевшая) лениво расползлась по жаркой оградке. Мне показалось: остались только родичи, друзья, соседи конкурсантов… Ну и — «постоянные клиенты любых зрелищ»: из числа тех, кто надоел домашним. Объявили двадцать третью пару.

…Сначала танцевала одна музыка (которой вообще не нужен партнер). ТИХАЯ музыка и я ее — понял. (Аккорды меня бьют по нервам.)

И вот ОНИ выехали… я просто замер! Леха — балабол, хвастун, мой вечный «второй», — сейчас преобразился…На своих распахнутых крыльях (уже не скажешь: «весла») он вознес свою маленькую партнершу — Лебедь. И она не покидала его рук; он «бросал» ее вверх — и она возвращалась, каждый раз нежно и самоотверженно закрывая его беспутную голову от взглядов онемевшей толпы…И я впервые ему позавидовал!

Еще я привычно хотел высмеять их в своем сердце, но их сообщница — мелодия! приказала мне: «Заткнись!..».

Леха…Друг…И ты меня бросаешь!..

Да провалитесь вы все!

…И я поехал поздравлять Леху. Они оба ждали меня в тупичке для уже «отплясавших». Он и его Лебедь: Манютка из параллельной группы слабовидящих. Я вспомнил, как ее дразнили в бассейне: Анчутка!..Да, Анчутка, вот так.

Однажды я этой Анчутке-Манютке возвратил залетевший на «лидерскую дорожку» мячик. А она — выбрала Леху!. И в другой раз — чуть не утоп, доставая одну хрень с глубины (по ее просьбе!) А она все-равно выбрала Леху… И теперь они ждали меня: счастливые оба!

Вот дураки: ну совершенно счастливые!..

Тут, у них, как раз и магия — кончилась… Леха был весь в бронзовом поту, казалось — и конопушки сейчас съедут с каплями…Его Анчутка-Ангел в изнеможении плюхнулась на песок и стала обмахиваться.(Веером Айше, знавшим таинственный язык любовных переговоров).

Леху «крылья» давили. Это была довольно затейливая конструкция (его «крылья» перекрывали ее «крылья» почти вдвое); она и со своими-то запуталась, но все же принялась помогать партнеру, взяв мой веер в зубы: чтобы не мешал.

От руководства прибежала куратор: девица — зрячая, голодная, злая… Накричала, что порвали реквизит. Что — все испортили, что можно (а ведь ее — предупреждали!..)

Леха увял, скукожился: при нем Манютку разжаловали из ангелов…

А что вы хотели, детки? Это вам — не Божий Сад.

Это — администрация!

…Служащая собрала их ангельские крылья. (Как теперь в Эдем будем возвращаться, детишки?)

И тут Леха исподлобья перехватил мой взгляд, нежно ласкающий пальцы Манютки.

Если он и был смущен, то совсем немного.

— Прикинь, Дан! Нас сначала засунули в подгруппу «танго»… — Он завертел своим длинным подбородком в цыплячьем пуху, выискивая подельницу. — А как это: испанка без веера? Весь рисунок нарушен… Сечешь?

Я кивнул.

— Вот Машка нас и выручила…Сейчас поедем ее искать. Понятия не имею — где!

…Зато я знаю. «Грязь» побежала искать.

«Женские бои в грязи» — фишка любого летнего зрелища. Поэтому здес пусто. Весь народ ломится к причалу, чтобы сверху, с мостков, полюбоваться на гладиаторш. Стриптиз еще тот. Я бы и сам не прочь глянуть… И по глазам Шампура читал, что и он бы не прочь… Но у него еще — финальный проезд, награждение победителей, фотосессия со спонсорами и — возвращение в свое транспортное средство. Пересядет в убогую «турку», если что получше не выиграет. А самое главное: у него Манютка. Ангел, пусть и без крыльев. На грязевые бои таких не водят.

Я еще покрутился немного и, не дождавшись того, из-за чего приехал, решил потихонечку выбираться.

— Пока, именинник! Звони.

— К тебе — «доступа» нет… Все утро звонил. И по-мобильному, и по — домашнему…

— А что за срочность? — Спросил я нейтрально.

Леха как-то затравленно оглянулся. Счастье из него перло — не скроешь!

Тогда я сам подъехал к нему; он снизу достал меня «веслом», уцепился за плечо — и выдохнул, сам себе еще не веря в удачу:

— ОН ЗДЕСЬ, братуха! ОН ПРИЕХАЛ…

— А ты уверен?

Пошарив в блестящем трико, он выудил сложенный микроквадратом синий почтовый листок. Он машинально прижал его к сердцу.

— Телеграмма. Утром…Я тебе звонил, звонил.

Манютка вдруг схватила его за руку: заунывный голос по динамику приглашал «танцевальную пару номер двадцать три явиться в сектор сбора». Но Леха не слушал. Он осторожно раскрыл свой «счастливый билет» — и разгладил его на коленке.

— Вот, читай… «Сегодня, в шесть…»

Я изучил сообщение со сверхсерьезным видом (будто не сам клепал его в ожидании бабы Зины).

— Давай вместе, братуха, а? — Умоляюще выдавил Шампур. — Ну — как я один…

— Почему это — один? — Ревниво пискнула Манютка. — Мы же — договорились!

— Молчи, женщина!..

Вот он чем их берет…

— Тогда — по «коням»! — И я ухватился за рычаги.

Кто-то бросился мне наперерез, когда я объезжал тетю-бульдозера. А вот это сейчас было вообще ни к чему: путь мне преградил Савраска. Собственной персоной!.. Но я ускользнул от него (как ускользал все лето).

— На «грязи» полетел? — Только и услышал я в спину. — Ступай…Туда тебе и дорога!

Не оборачиваясь, я только взметнул кулак повыше (как повстанец, исчезающий в джунглях).

И на всякой случай — свернул на узкую, задымленную полусветом, тропу. На таких аллеях хорошо встречаться шпионам: пара дряхлых лавочек; вокруг — никого; там, впереди, в просвете — синий, ненавязчивый блеск моря. Здесь кончались городские пляжи.

Прощание

Я подъехал к береговой гальке (набросанной последним штормом). Песок здесь никто не чистил — зачем?

Я бросил руки, как поводья…Я устал: от грохота, шума, нерационального истребления времени.

«Тихо-о…», всплыло и рядом и во мне. «Так тихо, будто…будто я уже там: где бабушка, верба и — синий закат…»

— Тоже одурел?

Я поставил Тэтти на плечо: чтобы подышал и осмотрелся.

Он и осмотрелся.

«А у нас — гости!», сказал он.

Вот этого еще не хватало… Я оглянулся: в начале тропы уже нарисовался бездомный скелет на худющих ногах. Футляр от пещерного фотоаппарата мотался на тощей груди…За руку (лапу?) Дикуся вывел нового питомца: обезьяну в тельняшке (такой себе дресс-код для курортных мартышек).

Дикуся замер, — и глаза его под чужой шляпой не бегали, а словно заранее просили прощения. И солнце здесь не палило; и дальние песни уносило в море — со всем праздничным сумасшествием.

Здесь, на задах «Бизона», шла своя неприметная, тенистая, не бурливая жизнь. Огромные валуны