Страстный. Плохой. Опасный - Линетт Тиган

Хотя нет, нотки больного ублюдка в нем точно присутствуют, поэтому кутаюсь в банное полотенце, не желая его провоцировать своей наготой.

Заводит в просторную спальню, включает торшер у кровати, на которой лежит черная коробочка. Вокруг слишком чисто, чтобы коробка мгновенно привлекла к себе мое внимание.

— Пока я приму душ, ты наденешь то, что находится в коробке. И без глупостей, — он обводит взглядом комнату. — Не тешь надежду сбежать. Может быть тебе даже удастся выйти из дома, по периметру ходит охрана, но а я буду очень зол, если тебя придется снова вылавливать где-то в лесу. В твоих интересах быть послушной.

— Зачем я тебе здесь? — спрашиваю я, пытаясь разобраться, что он собирается делать.

— А что именно тебе непонятно? — задает свой вопрос, оставляя меня без ответа.

— Если ты хочешь наказать меня, то обычно плохие парни отводят своих неугодных женщин в подвалы, — нервно усмехаюсь, наблюдая за его обманчивым спокойствием. — Но почему-то я здесь, выкупанная, а ты внезапно снисходителен. Что задумал? — спрашиваю я, вернув свое внимание на коробку.

Может я поторопилась с его снисхождением и в этой коробке орудие пытки?

Максим подходит ближе, поднимает свою ладонь и прикасается к моей щеке, на которой он оставил след. Поглаживает, словно дарит ласку, подобным жестом пробирая меня до мурашек.

Ненормальный…

— Ты достаточно напугана, чтобы быть послушной, — он заглядывает в мои глаза, и мне становится не по себе. — Ярослава, ты уже знаешь обо мне многое, и возьми за правило, что меня лучше не злить. Я могу зацепить не только ладонью, — я не шевелюсь.

— Но? — сглатывая, переспрашиваю.

— Наладим наши подпорченные отношения. Твоя задача на ближайшие дни быть послушной и угодливой, а если нет… — Гордеев отнимает руку, тяжело на меня посмотрев. — Я заставлю быть послушной и угодливой. К твоему невезению у меня есть много рычагов давления.

— Ты выкрал меня, чтобы привезти в коттедж и просто потрахаться? — накатывает на меня понимание, какую роль я должна исполнить.

— Наладить наши подпорченные отношения, — повторил он с нажимом, акцентируя внимание на своих словах, а не на моей кристально чистой правде. Повернувшись к коробке, скидываю крышку.

Комплект белья. Да чтоб тебя… Я не хочу с ним спать!

— И потрахаться, — поддеваю чулок, повернувшись к Максу. — Тебе что, по собственной воле никто не дает? — во мне преобладает возмущение.

Почему он выбрал для этой роли именно меня?

Я уверена, что в его арсенале есть самые лучшие девочки любого предпочтения, но Господин Гордеев почему-то обратил внимание на меня. Иногда такую типичную и глупую блондинку, язвительную стерву со скверным характером, которая хочет пройтись по его голове чем-то очень тяжелым.

В чем я ему так угодила?!

— Дают, — коварно улыбнулся Гордеев, склонив голову, — но никто не просит пожестче, как ты.

Начинаю злиться. Воспоминания яркими вспышками напоминают ту ночь, когда я под неизвестным препаратом отдавалась ему, подчинялась и умоляла о самых непристойных вещах.

— Ты легко можешь заставить или приказать. У тебя превосходно получается. Только это не значит, что я хочу тебя, ясно? — рявкнула я в нетерпении стереть с его лица такое нахальное самодовольство.

И у меня это отлично получается, только вместо самодовольства он начинает излучать прежнюю свирепую ярость.

Не умею сдерживаться, когда злюсь. Не умею молчать, когда творится несправедливость по отношению ко мне. Не умею подчиняться мужчине, который считает меня за личную шлюху!

— Ясно, — кивает Максим. — На колени.

Его приказ отрезвляет, немного шокирует и заставляет занервничать. Очередной раз из-за необдуманно сказанной вслух правды я попадаю под жесткую раздачу.

Упрямо смотрю в его глаза, не в силах притупить в себе гордыню.

— Не хочешь по-хорошему, — одним жестом перехватывает мое плечо и больно сжимает своими пальцами, надавив где-то в районе ключицы и шеи. Болезненные ощущения заставили согнуться, задрожать и увидеть темные пятна перед глазами. Не выдерживаю, грузно падаю на колени перед жестоким мужчиной, который сегодня удивительно нетерпелив. — Значит, будет так, как я скажу.

— Больно! — завываю, когда он продолжает давить на особо болевую точку, которая посылает очень мученическую пытку по всему телу острым покалыванием.

— Будет еще больнее, Ярослава, — зловеще обещает Максим, но руку убирает. Я хватаюсь за плечо, растирая неприятные ощущения. Гордеев сдирает с меня полотенце. — На коленях стоят, а не сидят, — говорит он, и подхватив мой подбородок своими прохладными пальцами, заставляет меня подняться на колени.

Синяки еще не сошли, и сейчас удар был явно не на пользу. Это больно, неприятно, отвратительно… И я жалостливо начинаю плакать, подняв глаза, встречая его взгляд.

— Будешь ждать меня в таком положении. Я очень надеюсь, что ты не настолько глупа, как показываешь последнее время, и не сдвинешься с места, — наклоняется, а я уже шарахаюсь в сторону. Максим удерживает меня за подбородок и слабо улыбается тому, что вызвал во мне такую бурную реакцию. — Будь умницей, — целует меня в лоб, и выходит.

Помню, как спросила Максима, станут ли меня наказывать его телохранители за непослушание, и как он с уверенностью ответил мне: «…С тобой я разберусь сам».

О, теперь я отлично поняла, почему его нельзя раздражать и злить. Я не смогла себя сдержать, закрыть свой рот и молча слушаться, не ухудшать ситуацию. Безрассудство переходного возраста не смог переломить даже мой отец, Андрей всего лишь приглядывал, а с шестнадцати лет я уже считала обязательным заботиться исключительно о своих желаниях.

Вот только сейчас я осознаю, что с Гордеевым не выйдет капризничать.

С ним стоит считаться, особенно с его желанием и мнением, если не хочу снова ощутить боль. Наверное, поэтому сейчас я продолжаю нерушимо стоять на коленях… И покорно ждать его возвращения.

Я вляпалась по-крупному…

Часть 11. Дерзость

Он приходит в комнату и у меня машинально выпрямляется осанка. Его не было по меньшей мере тридцать минут! Еще немного и я бы свалилась на пол, несмотря на его приказы и угрозы. Во мне нет сейчас столько сил для упрямства и упорства, разве что на языке тлеет язвительность.

Я уставшая, голодная, обессилившая, с головной болью и синяками на коленях… Он это все видит и прекрасно знает, но не спешит поднимать меня на колени, рассматривая своим тяжелым взглядом, который будто ложится на плечи непосильным грузом.

Тиранище!

Максим игнорирует меня, проходит к креслу. Он оставляет на маленьком столике бутылку алкоголя со стаканом и включает электрический камин, наполняя комнату мерцающим светом от искусственного огня.

— Что-то прояснилось в твоей светленькой головке или будешь стоять так