Затерявшийся в кольце бульваров - Михаил Климман

Листок без заглавия обнаружился именно в этом томе – чистенько написанный от руки, но с множеством помарок. Беловик, в который вносили исправления? Чем-то он был важен для Маркиза. Дорин начал читать:

1. Повсеместно и абсолютно вводится сухой закон. Запрещены к продаже все спиртные напитки, дрожжи, спиртосодержащие жидкости (кроме как по рецептам врача).

2. Все граждане, желающие принять участие в выборах, проходят имущественный ценз, исходя из того, что если ты не можешь заработать для себя $ 100, то и судьбы страны тебе решать рано.

3. Вводится цензура на телевидении и радио, строго запрещающая поп-музыку, пропаганду коммунизма, восхваление советского строя, ток-шоу, глумление над человеческой личностью, религиозную пропаганду.

4. Запрещаются к эксплуатации на дорогах общего пользования автомобили отечественного производства, как представляющие повышенную опасность для жизни.

5. Чечня отделяется от метрополии стеной, на манер стены, возводимой Шароном для защиты от палестинцев. Пропускной режим усиливается до крайности.

6. Отменяется всеобщая воинская повинность.

7. Членство в НАТО. Действующие военачальники отправляются на пенсию.

8. Вводится значительный прогрессивный налог на недвижимость.

9. В г. Москве повсеместно вводится платная дорогостоящая парковка. Увеличивается цена на бензин. Вводится платный въезд в центр города.

10. Запрещается деятельность коммунистической партии. Ликвидируется КГБ и его правопреемники. Деятелям, работавшим в советское время на партийных должностях или в КГБ, запрещается занимать государственные посты пожизненно.

11. Отменяется бесплатное высшее образование и бесплатная медицина.

12. Закрывается радио «Ухо Москвы».

Андрей почесал кончик носа. Еще одно сочинение «Как нам обустроить Россию?» С чем-то он был здесь согласен, что-то отвергал, например, про НАТО, что-то просто вызывало недоумение. При чем здесь «Ухо Москвы»?

Интересно, чье это творчество? Самого Маркиза или он только правил – непонятно – Андрей не знал его почерка. Слово «легкую» рядом с музыкой – заменено словом «Поп», вычеркнута фраза: «Для обучения солдат приглашаются инструкторы американской и израильской армии», «кроме как по рецептам врача» – наоборот вписано. И почему для него этот листок имел такое значение, что перед смертью он помнил о нем?

Дорин открыл книгу, нашел в оглавлении статью про Акафисты, решил прочитать на досуге. Да и со страничкой о преобразованиях явно придется разбираться позже. Он отложил «Труды» в сторону, уложил остальные книги на место, постелил постель, перенес Яшу обратно. Огляделся по сторонам. Ножка у топчана была недавно сломана, и под нее подложена пара кирпичей. Сам Маркиз исправил то, что кто-то сломал? Как это теперь понять? Делать Дорину здесь было больше нечего.

Кто такой «сопливый дьявол», существует ли тот в природе или это уже разгулявшееся воображение и предсмертный бред, он не знал. Непонятно было также, за что он должен был прощать этого сопливого, да и Маркиза тоже. Во всяком случае, если дьявол существовал и действительно был повинен в Яшиной смерти, то вопрос о его прощении будет рассматриваться отдельно.

Дорину вдруг захотелось устроить гекатомбу по погибшему другу – облить здесь все керосином и поджечь. Он даже начал осматриваться по сторонам в поисках какого-нибудь горючего вещества, но в это время неожиданно зазвонил его телефон. Отвыкший от этого звука за последние недели, Андрей вздрогнул:

– Да, алло…

– Андрей Сергеевич? – услышал он стариковский голос.

– Да, я, – это явно была не милиция.

– Мне ваш телефон дала соседка, а ей – ее дочь, – опять задребезжал старик, – а у дочери вы покупали книги в прошлом году. Вспомнили?

– Нет, но это не имеет значения. Что вы хотели?

– У меня есть старинные книги – полное собрание сочинений Григоровича, изданное в девятнадцатом веке. Они, правда, сильно потрепанные и нескольких страниц не хватает. Сколько вы мне могли бы за это предложить?

– Спасибо, это – не нужно, – ответил Дорин, выдергивая зарядное устройство и кладя его в карман.

– То есть как это? – возмутился старик.

– Вы меня извините, но ваши книги не стоят ничего.

Андрей выключил телефон, еще раз на прощание взглянул на Яшу и вышел. Мобильник немедленно зазвонил снова. Номер на мониторе определился тот же самый. Ну как объяснить дедушке, что книги его не стоят ничего, вообще ничего, даже в хорошем виде?

Он дошел до летнего кафе, сел возле пенька, на котором они еще вчера обедали с Маркизом. Маша перегнулась через перила:

– Обедать будешь, красавчик?

– Нет, иди сюда.

Она подошла, взглянула вопросительно.

– Маркиз умер, – говорить ей о том, что его убили, было бы неправильно – паника, вопли, визги. – Ты можешь вызвать ментов, «скорую», что там положено? Только меня не упоминай.

Маша стояла молча с открытым ртом. Дорин достал двести долларов и протянул ей:

– Похороните по-человечески.

Опять зазвонил телефон. На экране было написано «Определитель номера заблокирован вызывающим абонентом», и Дорин не стал нажимать зеленую кнопку. Он встал, потрепал по плечу Машу и пошел своей дорогой.

Лена не раз вспомянула добрым словом Дорина и его совет оставить телефон себе. Допрашивали ее почти четыре часа, сначала обыскали всю квартиру, потом начали мучить вопросами: «Где ваш муж?», «Когда вы с ним расстались?», «Что он и что вы делали вчера ночью?».

Лена на все вопросы отвечала честно – «Не помню». Когда-то, много лет назад, Гришка объяснил, что это – единственно правильный метод поведения на допросах, если не хочешь ничего сказать и никого подвести. Любая информация, а тем более ложь, которую ты выдашь, непременно обернется против тебя: менты ухватятся за твои слова, будут ловить на противоречиях, и скоро ты поймешь, что запутался окончательно.

Ответы типа «Не знаю» не годятся потому, что за ними непременно последует: «Ну как же вы можете не знать, если вы там были и видели? Да вы просто скрываете что-то и можете быть привлечены к ответственности за дачу ложных показаний…»

Точно такую же реплику можно получить при варианте «Не хочу говорить…». А вот при ответе «Не помню» человеку ничего не мешает сказать, что у него действительно – провал в памяти – от стресса или счастья – пусть разбираются врачи.

Допрос шел на кухне, вели его трое оперов, и даже в туалет и к дочери Лену провожал один из них. А счастье от наличия в руке мобильника, который она, вспомнив совет Дорина, взяла, когда пошла открывать дверь, Андреевская осознала только в тот момент, когда позвонил Брайловский. Она хорошо видела, как операм хотелось вырвать трубку у нее из рук, но прав таких они не имели – она была свидетельницей, а не подозреваемой, а обстановка и месторасположение квартиры не оставляли сомнения в материальном состоянии и связях хозяйки. Сегодня с подобного рода дамами надо было вести себя осторожно – менты это понимали хорошо.