Все совпадения случайны - Рени Найт

Она взяла-таки Ника на руки, и он, сонный и пахнущий сахаром, уютно прижался к ее груди. И тут она увидела его, Джонатана, имени которого все еще не знала. Он сидел рядом с какой-то девушкой в кафе на противоположной стороне улицы. Девушка изучала карту, а он, перегнувшись через ее плечо, тоже высматривал на ней что-то. У девушки был удивленный вид, и Кэтрин вспомнила, что еще подумала тогда: интересно, они путешествуют вместе или только что познакомились? Он внезапно поднял голову и поймал взгляд Кэтрин, а она поежилась и отвернулась, высматривая такси. Она вспомнила, какое облегчение испытала, когда машина подъехала, даже не одна, а сразу три. Она поставила Ника на ноги и наклонилась к водителю, объясняя, куда ехать. Потом, отъезжая, выглянула в окно и увидела, что Джонатан провожал ее взглядом.

Она взяла ключ на гостиничной стойке и поднялась в номер. Ник почистил зубы и надел пижаму. Она задернула шторы и присела на кровать почитать ему на ночь. Ему нравилось спать в собственной кровати, при том условии, что она оставит дверь в свою комнату открытой, что Кэтрин ему и пообещала. Так он сможет увидеть ее, если проснется ночью. Не успела она закончить чтение, как Ник заснул, она поцеловала его, вернулась к себе в комнату и прилегла на кровать. Шторы не были задернуты, и в комнате был слышен шум улицы, где сейчас, в преддверии ночи, было гораздо более оживленно, чем раньше. Она на мгновение прикрыла глаза и почувствовала себя очень счастливой. Побалую себя напоследок, подумала она и решила выпить перед сном бокал вина и выкурить сигарету на балконе.

Заперев дверь в номер, она спустилась вниз и заказала большой бокал белого вина. В баре никого не было, да оно и понятно: кому придет в голову сидеть в такой вечер в этом довольно безликом помещении? Она подписала чек и пошла с бокалом наверх, старясь не пролить его, когда отпирала дверь. Посмотрела, как там Ник. Он сбросил простыню и спал в позе, к которой привык, будучи еще младенцем: упершись ладонями в подушку. Сегодня у них с Ником был особенный день. Роберт уехал, но она уже не скучала по нему. Это осталось позади. Собственно, только сейчас она вспомнила, что именно в тот день не скучала по мужу. Ей было хорошо с Ником, она была полностью поглощена сыном. Просыпаясь утром, она испытывала смутную тревогу: впереди был долгий день, и ей придется всячески развлекать Ника, стараясь ни в коем случае не раздражаться. Но этот день пролетел незаметно, она просто, как всегда о том мечтала, растворилась в нем, так что они стали единым существом. Теперь она вспомнила, что в тот день ей подумалось: отъезд Роберта был даже к лучшему. Потом она об этом забыла. Эта мысль совершенно улетучилась. Когда она недавно, несколько недель назад, раскричалась на Роберта, что, мол, он не должен был оставлять их с Ником одних, что ей было плохо, что она не хотела, чтобы он уезжал, ей казалось, что все так и было. В каком-то смысле это и было верно, но Кэтрин совершенно забыла то чувство умиротворенности и покоя, которое испытала, проведя весь день с сыном. Все это только сейчас ожило в памяти. А до этого оставалось полностью стертым.

Она взяла бокал с вином, сигарету, вышла на маленький балкон, присела и посмотрела на улицу, где протекала своя жизнь, и чуть ли не впервые ей не хотелось быть ее частью. Она была счастлива. Сейчас, сидя в машине напротив дома Стивена Бригстока, она говорила себе, что в тот вечер была счастлива. Глаза ее наполнились слезами, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, думая, что это был последний раз, когда ей было по-настоящему хорошо. Неужели все последующее «счастье» – только иллюзия. Не совсем, не совсем. Но то ощущение счастья… про него она старику не сказала. Ибо оно не имело отношения к истории, которую ему следовало знать. Ей не хотелось смешивать разные вещи. Суть дела – вот что она должна была до него донести.

Кэтрин допила вино и вернулась в комнату, закрыла за собой дверь и задернула шторы. Было еще относительно рано, но она чувствовала усталость. Душ, книга, кровать. Она уже сняла туфли и начала стягивать платье, когда краем глаза уловила какое-то движение. Она быстро снова натянула платье и обернулась, выставив перед собой наполовину, как в смирительной рубашке, закрытые рукавами руки. Шторы были задернуты, в комнате темно, но она видела, что на пороге кто-то стоял. Высокий, широкоплечий. До нее доносился его запах. Быть может, обоняние сработало раньше зрения. Да, это вполне вероятно, потому что запах мужского лосьона был острым и резким. Дверь была заперта, она слышала, как в руке у него позвякивали ключи. Наверное, она сама их оставила снаружи, старясь не пролить вино. Чертово вино. Она рывком вытащила руки из рукавов и выставила вперед платье, как щит. Но не успела и рта раскрыть, крикнуть, чтобы он убирался, как почувствовала на губах его ладонь. Большую, горячую, потную ладонь. Она до сих пор ощущала вкус его пота. Все это она рассказала старику. Что все последующие годы ощущала исходивший от его ладони запах страха, а может, это было возбуждение. Вкус и запах: вот что отложилось в памяти. И избавиться от этого было невозможно. Ужасно, что она так легко забыла ощущение счастья и так ясно помнила эту мерзость.

Она попыталась ударить его, но он перехватил другой рукой ее ладонь, заставив выпустить платье. Он разглядывал ее тело, она извивалась, стараясь высвободить руки, и в конце концов он их выпустил и, покосившись на открытую дверь, за которой спал Ник, приложил палец к губам. Потом полез в карман, вытащил перочинный нож, открыл его и приставил острие к ее левой груди. Просунул лезвие под чашечку лифчика и слегка надавил. Другой рукой он держал ее за горло и тащил за собой к двери в комнату Николаса. Закрыл ее, запер, действуя рукой, в которой сжимал нож, – другая по-прежнему оставалась сомкнутой на ее горле.

– Пикнешь – лицо порежу, а потом за сына примусь!

Он не угрожал ее убить. В этом случае она, может, еще бы поборолась. Не поверила бы и поборолась, а так – поверила, что он готов изуродовать и ее, и Николаса. Он провел лезвием по внутренней стороне руки – получилась прямая линия, затем еще одна, под прямым углом к первой, так что получился крест, четкий красный крест. Таким образом он демонстрировал остроту ножа. Он протянул руку и заставил ее слизнуть кровь.

Она удивилась, услышав его голос. Поразилась прозвучавшей в нем ненависти. Раньше, несколько дней назад, когда она впервые поймала на себе его взгляд, и потом, когда он на пляже издали чокнулся с ней бутылкой пива, и далее, когда улыбнулся, сидя у стойки бара, она никак не могла подумать, что он способен на такие слова. И голос его она представляла совершенно иным. Ласковым, теплым. Дура, сучка несчастная. Позор, стыдно думать, что тобой любуются. Почему она сразу не поняла, что не является в его глазах человеческим существом? Для него она – не больше, чем звереныш, которого можно мучить, нечто такое, на чем можно выместить все свои горести, всю свою ненависть. Ей казалось, что с его стороны это был просто невинный флирт. Она заставила себя вспомнить все подробности, но старику отцу их описывать не стала. Ей одной предстояло прочитать эту стенограмму, ей одной придется извлечь из-под спуда лет все эти подробности, смести пыль и вглядеться в них, какими бы они ни были. Нельзя себя щадить.

Он включил ночник, чтобы получше разглядеть ее, прислонился к двери, ведущей в комнату Ника, и велел ей раздеться. Через плечо у него была перекинута небольшая сумка, он снял ее и поставил на пол. Затем вытащил фотоаппарат и повесил его на шею. Все это время он не спускал с нее глаз. Разглядывал. Убеждался, что она не трогается с места. Она вспомнила, что тогда у нее мелькнула мысль: может, он собирается ее шантажировать? Он отошел от двери и пересек комнату. Кажется, ключ от спальни Николаса остался в замке.