Вечный сон. Прощай, красавица. Высокое окно - Реймонд Чандлер

— Значит, это ты ее спасла. Сохранила для новых «подвигов».

— Я хотела только одного: выиграть время. В конечном счете это ничего не дало. Я надеялась, что Кармен сама обо всем забудет. Говорят, припадочные часто забывают, что с ними было. Может, она и забыла, не знаю. Я предполагала, что Эдди Марс присосется ко мне, как пиявка, но другого выхода у меня не было. Мне нужна была помощь, а помочь мне мог только кто-то вроде него… Бывали минуты, когда я сама не верила в то, что произошло. А иногда мне хотелось поскорей напиться — даже утром. Напиться и забыть…

— Ты ее увезешь, — сказал я. — И как можно скорее.

Вивьен по-прежнему стояла ко мне спиной.

— А ты? Как поступишь ты? — мягко спросила она.

— Я? Никак. Сейчас я ухожу. Даю тебе три дня. Если через три дня ты ее не увезешь, я пойду в полицию. Имей в виду, я не шучу.

Вивьен резко повернулась ко мне:

— Не знаю даже, что и сказать…. С чего начать…

— Перестань. Увези ее отсюда и не оставляй без присмотра. Обещаешь?

— Обещаю. Эдди…

— Забудь про Эдди. Я сам с ним переговорю через некоторое время — когда немного переведу дух. С Эдди я разберусь.

— Он может убить тебя.

— Может. Впрочем, его штатному убийце это не удалось. Не удастся, надеюсь, и другим. Норрис в курсе дела?

— Да, но он будет молчать.

— Я подозревал, что он все знает.

Я быстро вышел из комнаты и сбежал по лестнице в холл. На этот раз никто меня не провожал. Шляпу пришлось снимать с вешалки самому. Я вышел на улицу. Казалось, сад был населен привидениями; мне почудилось, будто из-за кустов за мной следят чьи-то маленькие безумные глазки, даже солнце на этот раз светило как-то таинственно… Я сел в машину и поехал вниз, к воротам.

Если человек умер, не все ли равно, где ему лежать? На дне вонючей нефтяной скважины или в мраморной башне на вершине высокой горы? Мертвец спит вечным сном, ему безразлично, что с ним. Нефть и вода, ветер и воздух — ему все едино. Он спит вечным сном, не мучаясь мыслью о том, как он умер, куда упал. Тяжко на душе у меня, а не у Рыжего. Но пусть уж лучше у меня, чем у старого генерала. Пускай лежит себе спокойно под своим огромным пологом, сложив безжизненные желтые руки на одеяле. Пускай лежит и ждет. Сердце его бьется еле слышно; мысли — бесцветны, точно пепел. Скоро, очень скоро и он тоже вслед за Рыжим Риганом заснет вечным сном.

По дороге в центр я остановился возле бара и пропустил пару стаканчиков двойного шотландского виски. Не помогло. Стало даже хуже: вспомнилась блондинка в серебряном парике, которая исчезла из моей жизни бесследно.

Началось все на Сентрал-авеню, в одном из смешанных кварталов, заселенных пока что не только неграми. Я вышел из крохотной парикмахерской на три кресла — там, как полагали в одном бюро по трудоустройству, мог временно работать некий Димитриос Алейдис. Дело было не бог весть каким. Супруга изъявила готовность слегка раскошелиться, дабы вернуть мужа домой.

Я так его и не нашел, а миссис Алейдис так мне ничего и не заплатила.

Кончался март, день был теплым, я стоял возле парикмахерской, созерцая броскую вывеску на втором этаже игорно-питейного заведения, именуемого «Флориан». Вывеска привлекла внимание еще одного человека. Он таращился на грязные окна кафе с восторженностью иммигранта из Восточной Европы, наконец узревшего статую Свободы. Это был довольно крупный мужчина — правда, не выше шести футов пяти дюймов и не шире пивной цистерны. Стоял он футах в десяти от меня. Руки его свисали вдоль туловища, между огромных пальцев дымилась забытая сигара.

Стройные невозмутимые негры, проходя мимо, бросали в его сторону торопливые взгляды. На этого детину стоило посмотреть. Он был в ворсистой фетровой шляпе, сером спортивном пиджаке, застегнутом на белые пуговицы величиной с теннисный мяч, коричневой рубашке с желтым галстуком, отглаженных в стрелку брюках из серой фланели и туфлях крокодиловой кожи с белым рисунком. Из нагрудного кармана свисал платок, такой же ярко-желтый, как и галстук. Шляпу украшала парочка разноцветных перьев, хотя без них можно было бы и обойтись. Даже на Сентрал-авеню, где люди одеты не скромнее всех в мире, он выглядел так же неприметно, как тарантул на ломтике белого воздушного пирога.

На его бледном лице проступала щетина. Видимо, он быстро обрастал. Волосы вились, густые брови почти сходились над широким носом. Уши для человека такого роста были маленькими, почти изящными, глаза блестели, словно увлажнившиеся, что в общем-то характерно для серых глаз. Постояв, будто статуя, он наконец улыбнулся, неторопливо подошел к дверям, ведущим к лестнице на второй этаж, одним толчком распахнул их, бросил холодный, ничего не выражающий взгляд в одну сторону, в другую и вошел внутрь. Будь он поменьше ростом и поскромнее одет, я бы принял его за грабителя. Но не идти же на дело в подобном наряде, да еще при таком телосложении.

Двери закачались на петлях. Не успели они замереть, как опять с силой распахнулись. Что-то перелетело через тротуар и приземлилось между стоящими машинами. Упав на руки и колени, оно издало пронзительный жалобный вопль, словно загнанная в угол крыса, с трудом поднялось, надело шляпу и шагнуло на тротуар. Это был худощавый, узкоплечий коричневый парень в лиловом костюме с гвоздикой в петлице. Темные волосы его были прилизаны. С минуту он скулил, не закрывая рта. Прохожие без особого интереса поглядывали на него. Потом он поправил шляпу, прошмыгнул к стене и молча зашагал прочь косолапой походкой.

Наступила тишина. Движение на улице возобновилось. Я подошел к дверям и остановился перед ними. Теперь они замерли. Все это совершенно меня не касалось. Поэтому я приоткрыл их и заглянул.

Из темноты вынырнула ручища, на которой я мог бы усесться, и вцепилась мне в плечо, превращая его в кашу. Потом втянула меня внутрь и небрежно поставила на ступеньку лестницы. Передо мной оказалось только что виденное лицо. Глубокий мягкий голос негромко произнес:

— Что здесь нужно черномазым? Растолкуй-ка мне, дружище.

Было темно. Тихо. Сверху чуть слышно доносились голоса, но на лестнице были мы одни. Гигант торжествующе смотрел на меня и продолжал уродовать мое плечо.

— Мне тут попался один негритос. Так я его вышвырнул. Видел, как он вылетел?

Гигант выпустил меня. На перелом было не похоже, но рука онемела.

— Чего ж ты хочешь? — сказал я, потирая плечо. — Это негритянское кафе.

— Не болтай ерунды, приятель, — негромко, словно четверка тигров с набитым брюхом, промурлыкал гигант. — Здесь работала Вельма. Малышка Вельма.

И опять потянулся к моему плечу. Я хотел увернуться, но он оказался быстрым, как кошка. Железные пальцы снова принялись разжевывать мои мышцы.

— Угу, — сказал гигант. — Малышка Вельма. Целых восемь лет не виделся с ней. Говоришь, тут заведение для черномазых?