Корпорация - Виктория Беляева

* * *

Этот же день. Санкт-Петербург.

Желтый трехэтажный особнячок в одном из старых кварталов Питера. У подъезда, где покуривает, озираясь по сторонам, широкоплечий секьюрити, вывеска: «ОАО „Энергия“. Вежливая дама в бюро пропусков примет ваш документ и, ежели найдется соответствующее распоряжение от службы охраны, выдаст вам временный пропуск. Через блестящий турникет, провожаемый взглядами охранников, вы пройдете в неширокий холл, подымитесь на четвертый этаж и, справившись у девушки-секретаря, без труда найдете нужную вам дверь, за которой откроется просторная комната с безбрежным столом посредине, с рядами серых кресел. Комната переговоров.

В полдень 17 июля в этой комнате находились: внешний управляющий концерном «Энергия» Илья Лобанов, директор «Петербургского завода турбин» Николай Гармаш, начальник юридического управления «Энергии», два его зама и двое москвичей – директор Правового департамента «Росинтера» Тамара Железнова и ее заместитель Евгений Борисович Зенгер.

Евгения Борисовича Зенгера, блестящего тридцатидвухлетнего юриста, в Корпорации звали не иначе, как по инициалам: Зэебэ. Имени этому Евгений Борисович, без сомнения, соответствовал, ибо въедлив был необычайно и способен был любого замучить до смерти бесконечными вопросами, уточнениями и ссылками на законодательные акты.

В данный момент, на исходе второго часа совещания, питерцы были уже изрядно измочалены настырным Зэебэ. Однако же, терпели: дотошность московского юриста шла делу в прок.

Тамара дождалась, когда иссякнет очередной поток замечаний и поправок ее заместителя, и взяла слово:

– Я думаю, пришло время в последний раз проговорить суть дела и принять решения. Вы позволите, Игорь Мстиславович? – и, дождавшись согласного кивка Голубки, она заговорила, сверяясь с набросанными в органайзере тезисами, – В данный момент городским районным управлением внутренних дел ведется расследование по факту якобы ложного экспорта и незаконного возврата НДС. Повторю еще раз: ведется всего-навсего расследование. По сути дела, обвинение предприятию еще не предъявлено, о передаче материалов дела в суд речь не идет, посему, можно говорить лишь о подозрениях, догадках и тому подобном. Я уже молчу о том, почему этим вопросом вообще занимается районное УВД, а не налоговая полиция, скажем… Впрочем, в нашей стране возможно все…

Далее. В чем, собственно, подозревается турбинный завод? В том, что за последние полтора года, когда завод находился во внешнем управлении, под руководством уважаемого Ильи Александровича, – Тамара кивнула в сторону мрачного Лобанова, -…завод производил продукцию, заявленную как продукция экспортная. По закону, как только экспортный товар пересекает границу Российской Федерации, производитель вправе требовать возврата НДС, уплаченного ранее за этот товар. Нам же инкриминируют ложный экспорт и незаконный возврат НДС. А это означает, что продукция, оформленная как предназначенная на экспорт, на самом деле за границу якобы не отправлялась, а оседала в России, и возврат НДС оформлялся по подложным документам. Но для того, чтобы доказать это, потребуется доказать, что, во-первых, документы о пересечении товаром границы были фальшивыми, а во-вторых, то, что данная продукция осталась на территории России.

Судя по неопределенности формулировок в заявлениях УВД, никаких доказательств у следствия нет – ни в плане подлинности таможенных документов, ни в плане того, где находится в данное время заявленная на экспорт продукция.

Посему, я думаю, заводу, да концерну в целом, стоит просто от души возмутиться тем, что следственные органы распространяют в прессе сомнительную информацию. А может быть, и пригрозить иском о защите деловой репутации предприятия…

…После совещания Илья Лобанов, грустный лысоватый человек, нежно взял Тамару под локоток:

– Спасибо за помощь!

– Рано благодарите, – улыбнулась Тамара, – Как говорили в одном мультике – стрижка только начата. Еще неизвестно, что господин Юровский придумает завтра и какими еще «утечками» нас угостит.

– Все равно, – сказал Лобанов печально, – Спасибо. И, если позволите, я вас приглашу на обед. А потом, если у вас есть время, я мог бы показать вам Петербург.

– С удовольствием. Мы с Женей, – Тамара оглянулась на Зэебэ, – проголодались. И время у нас найдется – мы улетаем только завтра утром.

Лобанов посмотрел на Зенгера без всякого удовольствия. Тамара ему понравилась, ему всегда нравились такие женщины – зрелые, спокойные, знающие, чего хотят от жизни. Такие не вешаются на шею тяжким грузом и не закатывают истерик. Было к тому же и во внешности ее нечто интригующее – никак не походила эта цветущая женщина с восточной ленцой во взгляде на остервенелых бизнес-леди, которых Лобанову приходилось встречать. Он, честно говоря, рассчитывал провести пару-тройку часов с ней наедине… Ну что ж, с Женей – значит, с Женей.

Они пообедали в тихом ресторанчике у канала Грибоедова, потом отправились по городу на синем лобановском «вольво».

Петербург Тамару разочаровал. Она бывала здесь каждый год по делам службы, и всякий раз испытывала обиду при виде облупившихся серых стен, израненного асфальта мостовых, замусоренных тротуаров. С юности ей запомнился иной Петербург – элегантный, утонченный, изысканный город, где жили, вроде бы, совсем другие люди, ничего общего не имеющие с москвичами, да и со всеми прочими жителями большой страны. «Отпрыск России, на мать не похожий, бледный, худой, евроглазый прохожий» – слова Шевчука, как казалось Тамаре, точнее любых других выражали особенность этого города.

Но год за годом Питер становился все более жалким и обшарпанным. Все здесь было бывшим. Ветхие кружева, истлевшие любовные письма, выцветшие, навеки увядшие цветы на чахлой соломенной шляпке, пыль, тлен заброшенных родовых гнезд – вот что напоминал Петербург теперь, в неяркий облачный день последнего года двадцатого века.

Наверное, приезжай сюда Тамара из глубинки, из районного городка – ей бы так не казалось. Но по сравнению с Москвой – нарядной, румяной, праздничной – Питер смотрелся чахоточным студентом в насквозь продуваемой балтийскими ветрами шинелишке.

И люди здесь переменились. От былого питерского радушия, доброжелательного внимания не осталось и следа. Желчными стали люди. Как будто обида за то, что их, столичных жителей, оставили в дураках и бросили на окраине империи, с годами не уходила, а крепла из поколения в поколение. Чем шире и привольнее жила Москва, тем сильнее ненавидели ее обездоленные питерцы. А уж с тех пор, как пришел в большую власть питерские человек, только и разговоров было у петербуржцев о том, что вот-вот перенесут столицу из зажравшейся Московии в единственный достойный этого звания город.

Как бы в ответ ее мыслям, бубнил с переднего сидения Лобанов:

– Я, конечно, понимаю, Тамара Александровна, Питеру после Москвы удивить нечем… Но уж извините, чем богаты, как говорится…

«Какой скучный человек,» – подумалось Тамаре. Она видела, что Лобанов ею заинтересовался – смотрел со значением, норовил к ручке приложиться… Прогибается перед человеком из Центрального офиса, или так, по-мужски заинтересован?… В любом случае – ну его к черту. И почему, почему к ней все время льнут вот такие – занудные, гнусавые?!…