Большая книга ужасов – 35 - Мария Евгеньевна Некрасова

так и чеши через него, на Злую землю и попадешь. Там единственный дом, это их.

– Спасибо.

– Не за что. Мобильник береги.

Я спрыгнул с платформы и пошел себе по дорожке. Интересно, а если я не замечу оврага? Надо было поточнее расспросить. Овраг вещь такая: можешь и не заметить, пока сам в него не свалишься.

Свалился. Набрал полные ботинки глины, хватаясь за сухие кустики, выбрался на другую сторону и понял, что пришел.

Далеко-далеко впереди поблескивала желтая полоска леса, под ногами валялись остатки гнилого забора, а вокруг была грязь. И глина. Много-много, целое поле грязи и глины. Тут и там торчали одинокие деревья, под одним, высохшим, стоял косой бревенчатый домик. Видел я этот пейзажик, и уже не раз. Вон в том грязевом болоте, где лежит обгоревшее полено и торчит шеренга пустых бутылок, там живут три покойника, которым зачем-то нужна моя бабушка.

А в избушке – бомжи, предположительно те, что продали мне глину. Надеюсь, живые.

Ну и что, что средь бела дня! Все равно страшно. Я почему-то вспомнил бабульку на платформе. Снял мобильник с ремня и спрятал во внутренний карман, хотя боялся не за него. Просто боялся. Просто вспомнил сон. Потом просто вспомнил про бабушку, пнул давно на землю упавшую калитку и вошел.

Грязь так чавкала под ногами, словно уже начала поедать мои ботинки, нимало не заботясь присутствием в них хозяина. Так вот сожрет и не подавится – ей что, ее много!

К домику я подобрался уже по колено грязный. Интересно, у бомжей водится щетка для одежды? В крыльце была огромная дыра, откуда на меня шикнул полосатый котенок. Впрочем, он тут же испугался и нырнул в темноту. Я постучал, прислушался – тихо. Потянул дверь, вошел.

От запаха заслезились глаза. Или от дыма? Когда я проморгался, первым делом разглядел костер, разожженный прямо посреди комнаты. Рядом сидел пацан лет семи и жарил на костре сосиску. Я не выдержал:

– Дом же спалишь, чудила!

– Тебе-то что?!

Ничего, его дом, пусть поджигает, если хочется. Меня другое волнует: я ведь даже не спросил, как зовут того бомжа, что продал мне глину! И что я скажу пацану, кого я ищу?!

– Мне бом… дяденьку. С красными пакетами на ногах, он еще глиной торгует…

– Отец на работе.

Вот оно что! Только на платформе я никого не видел, кроме чокнутой бабульки. Значит, вряд ли я его сегодня найду… Может, этот знает? Сын все-таки…

– Так это ты не хочешь читать «Поднятую целину»?

– Не хочу, Акутагава лучше. А ты откуда знаешь, отец рассказывал?

– Мы говорили о тебе… Не знаешь, откуда он глину берет?

– Коммерческие тайны не выдаю.

Значит, знает. Уже хорошо, а то я испугался, что приехал зря.

– Это правильно. Только я из-за этих коммерческих тайн рискую потерять бабушку.

Пацан глянул на меня с каким-то садистским любопытством, снял с прутика сосиску и принялся жевать:

– Расскажи.

Я прошел в дом (сколько можно стоять на пороге и ждать приглашения?), выбрал у костра поленце почище, сел. Теперь я увидел, где разложен костер: не просто на полу, на голых досках, а на небольшом холмике земли, аккуратно утоптанном посреди комнаты. А дров не было. Ни веток, ни бумажек: просто земля, и на ней – костер.

– Ну, в общем, так…

И я рассказал парню обо всем, что произошло за эти сутки. Если он в курсе, то поможет, если нет, то и не поверит. Парень слушал и меланхолично жевал сосиску. Я уже начал думать: может, зря перед ним распинаюсь. Такое лицо, словно я ему алгебру объясняю. Но рассказал до конца. Все. И о скелетах, и про сон, и о том, как меня засосало в пакет с глиной. А когда закончил, парень встал, подошел (запах бомжатины ударил по носу с новой силой), сказал:

– Пошли.

Мы вышли из дома, и я успел заметить, как сам собой погас костер.

– Меня зовут Санек, – сообщил парень, чавкая по грязи впереди меня. Я тоже представился и начал гадать, куда он меня ведет. Долго думать не пришлось: на болото. Ну, к той большой грязевой луже, которую я видел во сне и где был с утра. Где лежит обгоревшее бревно и выстроилась шеренга пустых бутылок. Санек остановился, сел на бревно, похлопал по месту рядом с собой, типа: «Иди сюда». Я уже смирился с тем, что джинсы сегодня придется стирать, и сел без разговоров.

– Видишь землю?

Четно говоря, я видел грязь и глину. Но, конечно, кивнул из вежливости.

– Это Злая земля.

– Понял уже, знаю.

– А почему, знаешь?

– Я думал, ты расскажешь, если ее не просто так назвали.

Санек прошел к пустым бутылкам, покопался рядом в грязи и выкопал сосиску:

– Хочешь?

Мне поплохело как-то. Только и смог, что помотать головой.

– Твое дело.

Он затолкал сосиску в рот целиком, прожевал, сел рядом со мной и, наконец, начал рассказывать:

– Пару лет назад ничего этого еще не было. Ни Злой земли, ни этого дома, ни глиняного бизнеса. Была земля как земля, на ней стояла деревня. Один из домов был прямо здесь, вот где мы с тобой сидим. Там жил пекарь и трое его детей. В этом же доме была его мини-пекарня, а хлеб продавался прямо в сенях: зашел в гости и купил. Бизнес был необременительный, но доходный: свежий хлеб всем нужен. Вся деревня у пекаря покупала, из города Клопа приходили, благо, недалеко. Все было у пекаря хорошо, кроме детей.

– Детей?

– Ну да! Он овдовел рано, когда младшему и года не было. И что ему оставалось? Либо хлеб печь, либо детей воспитывать. Он и выбрал первое, потому что надо же как-то жить. И дети, как он считал, росли бандитами. То в школе стекла побьют, то к соседу в огород залезут. Однажды старший натурально ограбил продуктовый магазин, потому что у него жвачка кончилась. Завернул огурец в платок, на лицо шапку вязаную напялил, ворвался, угрожая огурцом, и забрал всю жвачку. Все думали, что у него под платком пистолет, если бы он не жвачку взял, а деньги, никто бы не догадался, что это пекарский пацан хулиганит. Тогда все смеялись, даже продавец в магазине парня простил. А пекарь злился ужасно: всыпал сыночку, обещал его в колонию отправить, если он еще хоть раз…

– И отправил?

– Если бы! В общем, в очередной раз… Нет, ну старший тогда действительно оборзел, да и младшие с него пример взяли. Пошли они раз на дискотеку в клуб: