Паразиты (сборник) - Дафна дю Морье

___

Найэл и Мария сидели бок о бок на речном трамвайчике, который плыл к Сен-Клу. Париж, прекрасная призрачная дымка, остался позади. Они сидели на верхней палубе и ели вишни, бросая косточки на головы пассажиров. Поверх вечернего платья Мария накинула пиджак Найэла из верблюжьей шерсти. Платье было зеленого цвета, и яшмовые серьги Селии безупречно подходили к нему.

— Дело в том, — сказала Мария, — что мы никогда не должны расставаться.

— Мы никогда и не расставались, — сказал Найэл.

— А сейчас? — спросила Мария. — Ты в Париже, я в Лондоне. Это ужасно. Для меня это невыносимо. Именно поэтому я так несчастна.

— Разве ты несчастна?

— Очень.

Она выплюнула вишневую косточку на лысину пожилого француза. Тот посмотрел наверх, готовый разразиться проклятиями, но, увидев Марию, улыбнулся и поклонился ей. Затем он огляделся в поисках лестницы на верхнюю палубу.

— Я так одинока, — сказала Мария. — Меня никто не смешит.

— Через несколько недель тебе будет не до смеха, — заметил Найэл. — У тебя начнутся репетиции.

Пароходик, пыхтя, плыл по извилистой реке, обрамленной погруженными в тень деревьями. На набережные опустились сумерки. В воздухе витали шумы и запахи Парижа.

— Давай уедем, — сказал Найэл. — Вот так, все бросим и уедем.

— И куда же мы могли бы уехать?

— Мы могли бы уехать в Мексику.

Они держали друг друга за руки и смотрели поверх реки на деревья.

— Шляпы с остроконечными тульями… — сказала Мария. — Не думаю, что мне нравятся мексиканские шляпы.

— Тебе и не нужна шляпа. Только туфли из особой кожи с запахом.

— Ни ты, ни я не умеем ездить верхом, — сказала Мария. — А в Мексике обязательно надо уметь ездить верхом. Мулы. И все вокруг стреляют.

Она смяла бумажный пакетик из-под вишни и бросила его в реку.

— Дело в том, — сказала она, — что я вовсе не уверена, хочу я уехать или нет.

— Дело в том, — сказал Найэл, — что я предпочел бы жить на маяке.

— Почему на маяке?

— Ну, на мельнице. В хмелесушилке. Или на барже.

Мария вздохнула и прислонилась к плечу Найэла.

— Надо смотреть фактам в лицо: мы никогда не будем вместе, — сказал Найэл.

— Мы могли бы быть вместе… иногда, — сказала Мария, — время от времени. До Сен-Клу еще далеко?

— Не знаю. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Так, любопытно. Мы должны успеть… кабаре, Фрида, твои песни.

Найэл рассмеялся и обнял Марию.

— Видишь ли, — сказал он, — для тебя побег — своего рода игра, представление. А Сен-Клу — все равно что Мексика, только ближе.

— Мы могли бы сделать из этого символ… — сказала Мария. — Нечто такое, к чему мы всегда стремимся и чего никогда не обретаем. Нечто такое, что всегда остается вне пределов досягаемости. Кажется, есть одно стихотворение, которое начинается словами: «О Господи — Монреаль!» Мы можем сказать: «О Господи — Сен-Клу!»

Повеяло холодом. Мария застегнула пиджак на все пуговицы.

— Вот что мы можем сделать, — сказала она. — Мы можем получить лучшее от обоих миров, вернувшись в Париж через Булонский лес на такси. Такси может ехать медленно… специально. Скорее всего шофер проявит тактичность.

— Во Франции шоферы никогда не оглядываются на заднее сиденье. Они слишком хорошо обучены…

— …как бы то ни было, — словно продолжая прерванную фразу, проговорил Найэл, когда такси выезжало из Булонского леса, — я бы предпочел поехать в Мексику.

— Нищим выбирать не приходится, — сказала Мария. — И все же…

— Что все же?..

— Я все еще пахну горчицей?

А в Париже Папа, Фрида и Селия обедали в напряженной, натянутой атмосфере. Папа был раздражен и сердит. Он взял на себя труд навестить пасынка, а его пасынок и пальцем не пошевелил, чтобы увидеться с ним. Он оплатил проезд дочери из Лондона и ее проживание в гостинице, а она шляется по улицам, как венская проститутка.

Все это было громко высказано Фриде за обедом.

— Я умываю руки во всем, что касается этих двоих, — сказал он. — Найэл просто-напросто избалованный сводник. Мария — потаскуха. В обоих течет дурная кровь. Оба плохо кончат. Слава Богу, у меня есть вот этот ребенок. Благодарение Богу за Селию.

Фрида только улыбалась и сигарета за сигаретой курила свой «Честерфилд». Возможно, она и в самом деле похожа на наставника, подумала Селия, на снисходительного, отзывчивого наставника.

— Они скоро появятся, — сказала Фрида. — Я и сама была молодой… в Париже. Когда-то.

Долгий обед закончился. Но впереди был ужин и кабаре. Папа молча оплатил счет, и они так же молча отбыли на машине в то место, которое Папа предпочел назвать boîte de nuit.[49]

— Все они одинаковые, эти заведения, — с мрачным видом сказал он. — Убежища порока. Совсем не то, что в мое время. Как низко вы пали, моя дорогая Фрида. Досадно низко. — Он пожал плечами и покачал головой.

По словам Папы, Селия ожидала, что boite de nuit будет помещаться в чем-то вроде подвала, погребенного глубоко под землей. С бледными, зловещего вида посетителями, танцующими прижавшись щека к щеке. Она очень удивилась, когда вошла в ресторан, похожий на Посольский клуб в Лондоне. Изысканно одетые женщины. Некоторые из них знали Папу. Он улыбался и раскланивался с ними. Фрида провела их к столику в углу зала. Вскоре к нему подошел молодой человек с осиной талией; щелкнув каблуками, он низко поклонился Селии и пригласил ее на танец. Она вспыхнула и взглянула на Папу. Наверное, он по метшей мере маркиз или даже принц из дома Бурбонов.

— Все в порядке, — сказала ей Фрида. — Это всего-навсего профи. С ним можно не разговаривать.

Разочарованная Селия встала и пошла танцевать. Все же это своего рода комплимент. И она как пушинка унеслась в руках молодого человека. Представление началось немного позднее. В нем принимали участие два исполнителя. Француз-рассказчик и Фрида. Француз был очень маленьким и очень толстым. Как только он появился, Папа начал смеяться и хлопать в ладоши. Папа был именно таким зрителем. Он от всего получал удовольствие. Селия не понимала ни слова, но не потому, что забыла французский язык, а потому, что рассказчик говорил на той его разновидности, которую она никогда не понимала. Наверное, он был до крайности вульгарен, раз Папа беспрерывно смеялся. Он смеялся, пока по щекам у него не потекли слезы и он не стал задыхаться. Француз был в восторге, его выступление еще никогда не проходило с таким успехом. Затем настала очередь Фриды; она встала из-за столика и подошла к роялю. Селия почувствовала, что краснеет. Всегда испытываешь некоторую неловкость, когда кто-то из знакомых выступает совсем рядом,